Я смотрела на нее неотрывно.
– Гнусность собственного замысла доставляла Танталу особое наслаждение. Затея эта казалась ему тем соблазнительней, чем преступней, и дошло до того, что ни совесть, ни сострадание не могли уже, пробудившись, его остановить. Одержимый жутчайшей из своих фантазий, Тантал взял родное дитя, перерезал ему горло, разрубил сыновью плоть, сварил и на пиру подал богам вместо мяса, дабы испытать их всеведение.
Безотчетно я обняла покрепче собственное дитя, силясь вытрясти из головы страшный образ.
– Но они ведь догадались, разумеется.
Богов не одурачишь.
– Мигом! Все, кроме Деметры. Она очень горевала тогда по утраченной дочери, Персефоне, и по рассеянности съела кусочек. Но остальные боги сразу поняли, что сотворил Тантал, и ужаснулись. Они вернули мальчика к жизни, и сам Гефест вырезал ему из слоновой кости новую лопатку – взамен съеденной Деметрой. Тантала же в наказание ввергли в глубочайшую бездну Тартара, где он пребывает и по сей день – стоит посреди озера, а напиться не может и вечно страдает от неутолимой жажды, не ведая ни минуты облегчения.
Об участи Тантала я слышала, но история его казалась такой невообразимой и давней. А теперь слова рабыни паутиной опутывали меня, будто она, подобно злой, горбатой паучихе, сплетала сеть, из которой мне уже не выбраться. В душном сумраке покоев древняя легенда больше не казалась далекой – напротив, я почти различала стоны измученного Тантала, оглашающие бездну.
– А мальчик? – прошептала я.
– Мальчик вырос. Но отцовская кровь и его испортила.
– Пелоп!
Имя мальчика выплыло вдруг из памяти. И почему тогда, в Спарте, я так мало уделяла этому внимания?
– Так его звали. Он повздорил с каким-то слугой и убил его.
Рабыня покачала головой.
– Не повздорил, хуже. Пелоп добивался одной девушки и, дабы отвоевать ее у соперника, замыслил подлость и убийство. Он подкупил человека по имени Миртил, слугу суженого этой девушки, и тот заменил спицы в колеснице хозяина на восковые. Колесница разбилась, жених этот погиб, однако коварства у Пелопа хватило и на большее. Вместо того чтобы наградить Миртила, как обещал, Пелоп столкнул его со скалы на острые камни. Но обманутый слуга успел отомстить – выкрикнул проклятие, умоляя богов наказать Пелопа и всех его потомков.
– Но ведь они оба убийцы! – воскликнула я слишком уж громко, не сдержалась.
Ифигения шевельнулась, захныкала, и я, вскочив на ноги, принялась поглаживать и укачивать ее, утешая и себя заодно. Потом продолжила, уже тише:
– За что же богам наказывать невинных детей Пелопа?
Вскинув бровь, рабыня взглянула на меня.
– Дети Пелопа вовсе не были невинны.
Не выпуская дитя из рук, я опустилась на место, понемногу увязая в отчаянии.
– Без всяких угрызений совести Пелоп женился на той девушке, и она родила ему троих сыновей: Хрисиппа, Атрея и Фиеста. Двое младших были безжалостны и вероломны, как их отец и отец отца. Взлелеяв обиду на Хрисиппа, они сговорились убить его и захватить царский престол. Но и на этом, разумеется, не успокоились и скоро уже восстали друг против друга. Соблазнив жену Атрея, Фиест попытался завладеть Микенами единолично.
Атрей, отец Агамемнона. Дед моей дочери. Остановить бы ее, не слушать больше, но неумолимая размеренность повествования зачаровывала меня, к тому же я должна была узнать все.
– И как Атрей отомстил?
Пламя трепетало в очаге, и по стенам метались тени, омрачая ее лицо.
– Атрей изгнал обоих из Микен, но все равно не успокоился. Годами обдумывал возмездие. И наконец позвал брата домой, вознамерившись якобы устроить пир в честь примирения. Глупый Фиест совсем забыл, какой пир устроил однажды его дед, и не заподозрил, что у Атрея на уме.
Чудовищный круг жутких повторений.
– Атрей собственноручно зарезал племянников и изжарил их нежную плоть. Фиест съел все до последнего кусочка и ни о чем не догадывался, пока в один ужасающий миг брат его не сдернул крышку с последнего блюда, обнаружив детские головы, пустыми глазницами глядевшие со стола на отца.
И за сына этого человека я вышла замуж. Уму непостижимый кошмар.
Разгромленный, убитый горем Фиест бежал из города. Но в изгнании тоже задумал отомстить. Вернулся и убил брата, однако юных Агамемнона с Менелаем пощадил – шевельнулась жалость в душе. На время установился мир. Атрей был мертв, Фиест правил. У него родился еще один сын по имени Эгисф – утешение отцу, все еще оплакивавшему старших сыновей.