– Иди поиграй, Кассандра, – велела мать, и я пошла.
Но водиться со мной не очень-то хотели. Другие девочки казались до того всезнающими, до того самоуверенными. А я вечно колебалась, как тростинка на ветру, не смея высказать, что думаю, – засмеют еще или поглумятся. Однако по поводу провидца и сна Гекубы у меня сомнений не было. Может, ей и хотелось помнить иное, а я той ночи вовек не забуду, память о ней въелась в самые кости.
Меня тогда уже никто не понимал. И всегда занятая мать понять свою дочь не пыталась – не находила времени. Узри она во сне и меня, а не только Париса, узнай, какой я стану, наверняка собственноручно сбросила бы на камни еще во младенчестве. Но моего будущего в пепле не высматривали. И не вмешались, не запретили стать такой, какой я стала.
3. Клитемнестра
Атриды отправились в поход, а я места себе не находила. Дни мои, раньше всегда чем-то занятые, тянулись еле-еле, особенно в послеобеденные часы.
Пенелопа уже отправилась с Одиссеем на скалистую Итаку, остров коз. Но Елена осталась, а мы с ней все свои шестнадцать лет прожили вместе и до сих пор не скучали. Так в чем же дело? Наверное, в волнениях и суматохе последних дней, думала я: сначала Атриды явились к нашим берегам в поисках пристанища, потом собрались Еленины женихи, и наконец обе мои сестры – родная и двоюродная – вышли замуж. Неудивительно, пожалуй, что после всех этих событий жизнь кажется чуть-чуть однообразной.
Замужество не изменило мою сестру. Поразительно, но отсутствие супруга ее как будто не волновало вовсе, а я досадовала на себя, ведь больше всех, похоже, тревожилась о братьях, отправившихся в Микены свергать дядю-узурпатора.
– За ними – лучшие воины Спарты, – говорила, отметая мои тревоги, Елена, прикрыв глаза рукой от слепящей белизны солнца, отражавшегося в водах реки, у которой мы теперь лежали. – И скоро они вернутся с победой.
– А за Менелая ты не беспокоишься? – Приподнявшись на локте, я посмотрела на нее. – У Фиеста тоже есть воины. Он отнял трон у Атрея и будет его отстаивать. Что если Менелай убит?
Сморщится ли наконец этот гладкий лоб, мелькнет ли испуг в ее веселых глазах? Я любила сестру, как никого другого, и, приди она ко мне и скажи, что опасается за жизнь Менелая, все бы сделала, лишь бы ее успокоить. Но Елена оставалась безмятежной, я же, напротив, пребывала в смятении, потому и разозлилась и вдруг отчаянно захотела сломить ее.
Но сестра лишь улыбнулась.
– Вернется он. Даже не сомневаюсь.
Обессилев, я откинулась назад. Солнце светило слишком ярко, а горы, окружавшие нас с трех сторон, угнетали, будто надвинувшись вдруг. Я закрыла глаза. И подумала: скорей бы вечер и конец бескрайнему дню. Но знала, что затоскую по рассвету, едва наступит ночь.
– А когда братья и правда вернутся, – подзадорила она меня, – знаешь, что отец задумал для вас с Агамемноном?
Она не боялась спрашивать напрямик. Откровенность и даже дерзость лишь делали Елену очаровательной, и речи ее никогда не звучали бесцеремонно или возмутительно. Подспудный смех, всегда журчавший в ее голосе, и искры в ее глазах придавали словам сестры беспечную воздушность. Она ничуть не боялась получить отпор или услышать резкость. А уж меня подразнить – и подавно.
Я подобрала камушек, гладкобокий, аккуратно помещавшийся в ладонь. Повертела в руке.
– Надеюсь, братья исправят учиненную над ними несправедливость.
Я не рассказала Елене о случайном, обрывочном разговоре с Агамемноном на исходе дня ее свадьбы, у реки. Прежде у нас с сестрой не было запретных тем, но она теперь стала замужней женщиной, я же оставалась девушкой. И чувствовала непривычное стеснение.
– Ну-ну, – допытывалась она. – Что же ты о нем думаешь?
После того как Елена с Пенелопой вышли замуж одна за другой, я поняла, что вскоре Тиндарей подыщет супруга и мне. Добрый отец, он с радостью предоставил Елене самой сделать выбор, и будущий разговор о собственном браке меня не страшил. Сестры мои, казалось, вполне довольны судьбой, так почему и мне не ожидать того же? Но теперь, воображая, как некий заезжий царевич явится за мной к нам во дворец, я не испытывала больше радостного, искристого предвкушения. Вдруг он увезет меня на далекую чужбину, отлучит от всего родного и знакомого? Вдруг не будут его заботить ни слова, ни мысли мои, а лишь родовитость да богатое приданое?
Агамемнон и его брат, когда-то несправедливо изгнанные, а теперь отправившиеся бесстрашно возвращать свое, бесспорно, были притягательны.
К тому же из сотни мужчин Елена выбрала Менелая. И если она нашла с ним счастье, то и я, вероятно, могу обрести таковое с его братом? Ведь это, разумеется, лучше, чем уповать на доброту какого-то неизвестного чужеземца?