— Я ведь назначен Башкировым, Борис Михайлович, а он приказа о переводе не отдавал.
— Ну что ж, ну что ж, — с добродушным сожалением сказал Улыбышев. — Не думал я, что мы столкнемся с вами по такому странному поводу. Однако, если вы настаиваете, пожалуйста, обращайтесь хоть к Далматову. Только боюсь, что он не станет вас слушать…— Сказав это, он поклонился, и Орленову ничего более не оставалось, как толкнуть дверь и выйти.
«Вот чертов Пустошка! — выругался Андрей, оказавшись на улице. — Сам небось спит ангельским сном, а меня втравил в такую историю, что неизвестно, как я из нее выкарабкаюсь! Одно утешение, что Улыбышев тоже не заснет!» — и, хмуро усмехнувшись, пошел домой.
Улыбышеву действительно плохо спалось в эту ночь. Он начинал бранить то Орленова, то себя, причем на себя обрушивался гораздо беспощаднее. В самом деле, если бы не идиотское желание услышать лишний раз из чужих уст похвалу своей машине, он мог бы не знакомить Орленова с трактором. Пустошку он, казалось, обезвредил. И незачем было дразнить гусей, заставив Орленова рассказывать о тракторе. Пусть бы Орленов говорил о чем угодно: о светоловушках, о ветроэнергетическом кольце, о ионизации семян, тогда у Пустошки не возникло бы ни повода, ни желания навязываться докладчику со своими «разоблачениями». И все шло бы тихо-мирно до того дня, когда полевые испытания закончатся. А победителей, как известно, не судят.
Что же будет теперь? И как он мог ошибиться в Орленове?
Эти два вопроса оказались связанными вместе. Судя по всему, Орленов уже подпал под влияние инженера. Значит, завтра надо ждать продолжения атаки. Вот уж не думал Борис Михайлович, что новый сотрудник окажется таким настойчивым! Правду говорят, что с человеком надо куль соли съесть, чтобы разгадать его. А ведь при первом знакомстве казалось, что звезд с неба Орленов не хватает.
Почти всю ночь ворочался Улыбышев в своей постели без сна. Он рассматривал события и так и этак и все больше убеждался, что без посторонней помощи или хотя бы совета выхода не найдет. И утром, едва оказавшись в административном корпусе, поспешил вызвать Райчилина. Надо было найти родственную душу, а кроме Райчилина вряд ли кто мог понять, чего может стоить история, затеянная нелепым инженером Пустошкой.
В голубом небе, где-то далеко, в самой его глубине, тянулась белая, похожая на разворсившуюся шерстяную нитку полоска за реактивным самолетом. Самого самолета не было видно, только все прялась и прялась нитка, будто невидимый челнок наматывал ее вокруг земного шара. Андрей стоял, запрокинув голову, и глядел до боли в глазах на небо, словно надеялся все-таки рассмотреть, кто же творит это чудо.
Самолет все еще поражает воображение, хотя прошло уже более полсотни лет, как человек впервые оторвался от земли и полетел на управляемом аппарате тяжелее воздуха. Так бывает в технике всегда: новое кажется и простым и вместе с тем чудесным. Хорошо бы создать такую машину, которая работала сама, без человека, чтобы она двигалась, пахала землю и чтобы изумленный зритель долго щипал себя за нос, за ухо: не снится ли ему, — машина идет и работает, а человека-водителя нет! Что ж, придет время, такие машины будут созданы, и их конструкторы вспомнят его имя, потому что где-то кем-то будет записано, что в создании приборов для управления механизмами на расстоянии участвовал и некий Орленов…
Так чего же Орленов тратит тут дорогое время, почему не торопится в лабораторию? И что это за просительство, что за постыдное ожидание в проходной в течение целого часа под подозрительным взглядом сторожа?
Секретарша директора, которой он изложил по телефону просьбу о пропуске на завод в цех тракторных деталей, расспрашивала Орленова с такой придирчивостью, будто заподозрила в нем злоумышленника. Затем сказав: «Подождите в проходной!», положила трубку, и вот он ждет, ждет, а пропуска все нет. Может быть, она забыла об Орленове? Или решила, что долгое ожидание надоест ему и он уйдет? «Нет, милая! Не уйду!»
Андрей не мог бы сказать, откуда и как появилось у него упрямое желание дойти до конца. Но пока он стоял у ворот завода, его все время занимали странные воспоминания, постепенно связавшиеся одно с другим в крепкую цепь.
Первого изобретателя Андрей увидел еще школьником.
Однажды ребята затащили его на городской базар, куда вход Андрею был заказан строго-настрого. Базар находился в Нахаловке — поселке шалашей и землянок, в стороне от строящегося городка. Поселок населяли сезонники, ловцы длинных рублей, спекулянты. Орленов-отец считал, что школьнику на базаре делать нечего, разве карманному делу учиться, и взыскивал за бесцельное шатанье туда строже, чем в тех случаях, когда Андрей портил его инструмент или пережигал пробки в доме, проводя свои первые опыты с электричеством. Но на этот раз ребята обещали показать Андрею «изобретателя», что звучало как сумасшедшего.
Ничего неожиданного, на первый взгляд, в жилище изобретателя не оказалось… Он жил при маленькой часовой мастерской, сквозь окно которой были видны часы разных систем: и ручные, и стоячие, а дальше, как в омуте, едва проглядывали настенные, будильники и огромные, похожие на шкафы, кабинетные счетчики времени. Впрочем, одного этого было достаточно для влюбленного в механизмы парнишки, чтобы простоять под окном хоть сутки.
Однако опытные разведчики, не первый раз навещавшие часовщика, рассудили по-своему. У дверей остался самый быстроногий бегун, остальные крадучись пробрались во дворик, куда выходило еще одно окно. Оно было освещено, там виднелся силуэт старика, склонившегося в обычной позе часовщика — левым плечом вперед. Один глаз часовщика как бы вырос, удлинился благодаря черной трубочке, прижатой под бровью, превратился в выдвижной. Неожиданно в комнате раздался оглушительный звон, — отвлекающий отряд совершил нападение — пытался открыть дверь мастерской. Скрытые сигналы докладывали часовщику, что его требуют в переднюю комнату. Старик встал, положил на столик трубочку и вышел. В ту же минуту ребята прильнули к окну.
В первую минуту Андрей ничего не увидел. Но его уже толкали со всех сторон: «Да смотри же!», «Вон в углу!», «Да вон та мельничка!» — и парень различил наконец странную машину: колесо с прикрепленными к нему маленькими черпачками и желобом наверху. Над черпачком были еще наклонные планки, на которых лежали, удерживаемые закраинами, металлические шары. Андрей только собрался спросить, что это за машина, как предводитель всей компании восхищенно прошептал:
— Вечный двигатель!
Старик меж тем возвратился, раздраженный озорным вызовом, увидел в окне приплюснутые носы, протянул руку к какому-то рычагу. Ребята прыснули во все стороны. Андрей, заглядевшийся на вечный двигатель и уверенный, что старик его не поймает, остался у окна и получил полную порцию наказания за недозволенное любопытство. Из окна вырвалась мощная струя воды и окатила его с ног до головы. Ребята смеялись, стоя в отдалении, а Андрей, рассвирепев от этой коварной ловушки, нагнулся, ища камень потяжелее, чтобы хлестнуть в окно. Но кто-то из ребят схватил его за руку и увлек в сторону. Другой, настороженно оглядываясь, не выбежал ли часовщик за ними, примирительно сказал:
— Он же изобретатель! Вечный двигатель делает!
— Ни черта у него не получится! — со злостью крикнул Андрей, но желание бить стекла у него уже прошло.
О том, что сделать вечный двигатель невозможно, Андрей слышал от отца, а слова отца всегда оправдывались и в конце концов стали непререкаемы. Однако с тех пор он частенько заглядывал в заднее окно мастерской часовщика, ожидая, а не свершится ли чудо? Иногда он видел, как таинственное колесо вращалось, вода из желоба наполняла нижние черпаки, со звоном падали металлические шары, ускоряя движение колеса, и казалось, что машина с вечным двигателем изобретена. Однако проходило какое-то время, старик уставал от напряжения, с которым он подбирал тяжесть этих дополнительных грузов, и отходил от своего механизма, и тогда колесо начинало двигаться все медленнее и медленнее и, наконец, останавливалось. А часовщик сидел тем временем за столом, сжав виски ладонями, и тогда Андрею становилось жаль его.