— Больше нет желающих выступать? — спросил Улыбышев. В голосе его звучало торжество. — Итак, есть предложение признать работу лаборатории частных проблем удовлетворительной…
— Позвольте мне, — вдруг сказал Марков. Улыбышев поморщился, но предоставил слово.
— Должен сказать, что мне тоже не понравилось выступление товарища Орленова, — сказал Марков. Орленов ниже склонил лицо. Он не ожидал нападения и с этой стороны. Кто-то крикнул:
— А кому оно понравилось?
Тем же холодным, методическим тоном, как будто читая лекцию, Марков продолжал:
— Не было никакого смысла нападать на частности, если нехороша вся система работы. Орленов хотел говорить о несовершенстве электротрактора, создаваемого в филиале, а успел сказать только о том, что нельзя ставить на один уровень создание поилки для кур, светоловушки для мух или комаров и, скажем, разработку нового метода ионизации семян. Однако и об этом ему не дали договорить…
— Прошу по существу! — жестко сказал Улыбышев.
— Я сейчас закончу, Борис Михайлович, — вежливо кивнул ему Марков. — Я хотел сказать, что если товарищ Орленов и в самом деле хочет избавить филиал от позора, которым может кончиться дело с электротрактором, то он должен был опереться на партийную организацию филиала, пригласить сюда инженера Пустошку, поднять и партийную организацию завода, тогда, может быть, мы здесь, ослепленные кажущимися успехами, поняли бы, что пока хвалиться нам нечем. Конечно же трактор требует коренной реконструкции! И конечно же ловушки для насекомых можно пока отложить. Важнейшие проблемы надо выдвинуть в первый ряд.
Подшивалов с неожиданной резвостью вскочил на ноги и крикнул:
— А вы-то о чем печетесь, молодой человек?
Марков усмехнулся и, покрывая шум, раздельно сказал:
— А я согласен с Орленовым, что нам пора перестроить всю работу филиала, и хотел, чтобы это поняли другие… — и сел, став опять равнодушным, как будто отрешился от всего, что может произойти.
Выступление помощника Подшивалова прозвучало так неожиданно, что Улыбышев на время выронил из рук нити управления собранием. На Орленова нападали, не желая даже вдуматься в его слова, поскольку каждый уже был наслышан, что он склочник и демагог. Но Марков! Его знали как тихого, добросовестного и молчаливого человека и теперь смотрели на него с изумлением и даже с тревогой, особенно молодые научные работники, к которым он был так близок. А Горностаев, взиравший на перепалку с Орленовым досадливо-сердито, даже изменился в лице, когда заговорил Марков.
Впрочем, Улыбышев сделал вид, что ничего не произошло, и снова поставил свою резолюцию на голосование. Проголосовав, члены совета начали расходиться. Однако какая-то тревога осталась у всех на душе. Не слышалось запоздалых похвал, шуток и веселого оживления, как бывает обычно после заседания.
— Ну вот, я и принес жертву вечернюю, — грустно сказал Марков, протягивая руку Андрею. — А все вы виноваты! Кто же входит в пещеру львиную безоружным? Я думал, вы — настоящий охотник, а на поверку оказалось, что тоже дилетант-любитель.
— Но кто мог представить, что все так случится?
— Умный человек мог бы, — невесело усмехнулся Марков. — Я уже сожалею, что ввязался в это безнадежное дело. Оно было проиграно еще до того, как вы пошли в поход. Прощайте!
— До свидания! — поправил его Орленов. — Я еще зайду к вам, чтобы разработать методику боя на будущее.
— Боюсь, что не найдете меня. Насколько я знаю нашего общего шефа, завтра мне придется искать другую работу.
— С ума вы сошли!
— Да. В тот час, когда решил помочь вам. — И, холодно кивнув, Марков вышел в коридор, откуда ему уже сигналила Шурочка.
Проходя мимо них, Андрей услышал возбужденный голос девушки:
— Ну зачем ты это сделал! Ведь я же предупреждала тебя, чтобы ты не связывался с этим зазнайкой! А что теперь будет с нами, со мной? Немедленно иди к Улыбышеву, извинись, скажи, что ошибся…
Орленов прошел, опустив голову. Вот когда у Маркова начинается главное. А что скажет Нина?
Нина ждала его внизу, у подъезда. Она стояла возле клумбы, рассеянно обрывая лепестки махровой гвоздики, словно гадала: любит, не любит. Увидав Андрея, она бросила растерзанный цветок на землю и пошла рядом.
— Чего же ты добился?
Он не ответил. Тогда она заговорила все злее и злее, будто хотела выговориться, чтобы не заплакать.
— Ты всех восстановил против себя! С твоим характером тебе в монастыре жить, а не в научном учреждении! Надо же считаться с самолюбием других!
— Оставь, Нина, — вяло сказал Андрей. У него больше не было сил ни для сопротивления, ни на домашние сцены. — Впрочем, и в монастыре я бы, наверное, занялся вскрытием мощей!
— Вот-вот! Все насмешки! Это в твоем характере. А что я скажу, если меня спросят: не сумасшедший ли ты?
— Скажешь — да, — серьезно ответил он. — Тем более что я постараюсь оправдать такое предположение.
— Что? Ты хочешь продолжать?
— Да. Марков указал мне наиболее правильный путь.
— Ты… ты… — Нина не находила слов.
К счастью, их догнала Велигина. Она взяла Нину под руку…
— Не придумывай бранных слов, — насмешливо сказала она. — Ты же видишь, на нём лица нет. В таком состоянии он не поймет изысканных выражений. Андрей, иди в лабораторию, а я постараюсь успокоить твою разгневанную жену. Вот что значит бросаться в воду, не заручившись согласием своей второй половины!
Андрей был благодарен Вере за ее насмешливое участие. Кто знает, до каких вершин глупости могли бы договориться в раздражении он и Нина. И, круто повернувшись, пошел назад. Может быть, там, в лаборатории, он скорее оправится от поражения!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Райчилин не был на заседании Ученого совета.
Но когда он зашел утром к директору, Борис Михайлович понял, что его заместитель уже все знает из каких-то своих источников. Лицо у него было скорбно-соболезнующее, словно он подходил к постели больного друга. Улыбышев не хотел доставлять ему удовольствие своими признаниями и молчал. Тогда, после обычного доклада о делах, Сергей Сергеевич спросил сам:
— А что произошло вчера?
— Ничего особенного, — проворчал Улыбышев. Но так как заместитель продолжал глядеть в его лицо преданным взором, готовый и посочувствовать и помочь, он не выдержал, зло выругался.
— Орленов пошел в атаку!
О подробностях Сергей Сергеевич расспрашивать не стал.
— Придется поторопиться, — посоветовал он. — И помните, что без Нины Сергеевны теперь не обойтись! Пусть она остановит мужа!
Райчилин сказал это так, будто от Улыбышева и в самом деле зависело, как будет вести себя жена Орленова. Улыбышев отвел глаза.
Было десять часов, день выдался на редкость и казался сотканным из цветных оттенков. Улыбышев никогда не понимал красоты природы и привык как бы «переводить» ее в более привычный план. Он очень любил старые вещи, и сегодняшний день напоминал ему редкую ткань с рисунком, которую он недавно приобрел. Ему захотелось вдруг оказаться дома и посмотреть на эту ткань, на ее сложный рисунок из золота, серебра и лазури. И как это Райчилину нравится отравлять удовольствие себе и другим напоминанием о неприятных делах.
Для Райчилина день был темен. Вчера Пустошка сказал, что он опротестует заказ в министерстве и пожалуется в ЦК, если Улыбышев не изменит конструкцию трактора. «И вообще, — сказал Пустошка, — с какой стати опытный образец трактора выпускается во многих экземплярах? Неужели конструктору мало одной машины, чтобы определить ее слабые узлы?» Вот подлец! Он как будто уверен, что слабых узлов в машине больше, чем крепких! А ведь этот Пустошка всего-навсего начальник цеха! Кто же мог предположить, что заказ, так удачно проведенный через все инстанции, вдруг вызовет сопротивление у какого-то начальника цеха!
Райчилин не очень точно понимал, о каких слабых узлах говорит Пустошка. Он вообще мало что понимал в электрическом тракторе. Ясно было одно, что это, конечно, машина более сложная, чем, скажем, электроловушка для насекомых. Но за создание электроловушки правительственных премий не дают, а за электротрактор — в этом Райчилин был уверен — дадут. Следовательно, всякое препятствие на пути Улыбышева было прежде всего покушением на Райчилина! Кому какое дело, что Райчилин никогда не интересовался электричеством больше того, сколько надо, чтобы самому починить звонок или испортившуюся плитку. Слава богу, при вручении премий экзаменов не производят. Он хозяйственник, он обеспечивает, так сказать, материальное воплощение конструкций. Он обязан их воплощать, и только! А на Пустошку надо напустить директора завода, и пусть Улыбышев позаботится об этом. Он знает, на какой крючок можно поймать Возницына.