Он сказал это с таким юмором, что Орленов и Чередниченко расхохотались. И сам Пустошка подхватил их смех, после чего Андрей, взглянув на Марину, с веселым изумлением понял, что ей понравился инженер и она понравилась ему.
— Так вот как работают ученые! — почтительно сказал Пустошка, оглядывая лабораторию. Было видно, что ему очень хочется сказать что-нибудь приятное своим новым друзьям, но сказал он другое: — А все-таки не богато живете! — заметил он и, увидев, что они готовы возражать, пояснил: — Ну как же! В стране готовится новая техническая революция, электричество скоро станет основой всей нашей производственной базы, а ученые все еще отстают. Этим и пользуются такие спекулянты от науки, как ваш директор!
Последние слова Пустошка произнес резко, и Марина поняла, что он совсем не так простодушен, этот маленький, толстенький инженер. Даже Орленов был неприятно поражен резкостью, с какой Пустошка отозвался об Улыбышеве. В последние дни он и сам подумывал о директоре так, но пока еще не решался высказать свое новое о нем суждение словами…
— Почему — спекулянт? — спросил он.
— А как же! — убежденно ответил Пустошка. — Улыбышев понял, что электрификация земледелия — первоочередной важности задача. Вот он и решил сыграть на этом…
— Но это понимают и настоящие ученые! — возразил Орленов.
— Да! — уверенно ответил Пустошка. — Только такие ученые пытаются решать задачи, принимая во внимание все достижения современной технической мысли, а такие, как ваш Улыбышев, прежде всего стремятся вырвать куш пожирнее, а что дадут технике и народу их так называемые «изобретения», им безразлично. Но так ведь и поступают вообще все спекулянты!
Как видно, это была твердая позиция инженера. Чередниченко с удивлением следила за дискуссией. Орленов с некоторым осуждением сказал:
— Федор Силыч — начальник цеха, в котором выполняют заказ Улыбышева. Он не согласен с создателем машины. Отсюда и его резкость.
— Позвольте, зачем же вы меня сюда пригласили, если считаете, что Улыбышев прав? — нахмурился Пустошка. Эта хмурость совсем не шла к нему: лицо его как бы поделилось надвое: на лбу сердитые складки, а на губах все та же извиняющаяся гримаса. Так бывает в летней грозе — над головой тучи, гром, молнии, а в стороне — рукой подать — сияет солнце.
— Я хотел познакомить вас с нашим секретарем партбюро, — поспешил ответить Орленов и уже без прежнего энтузиазма позвонил Горностаеву.
Секретарь партийного бюро находился на ферме. Его долго искали, а когда он подошел к телефону, в голосе его слышалось настоящее раздражение.
— В чем дело, Андрей Игнатьевич? Имейте в виду, у меня в запарочном котле повышено давление, говорите побыстрее!
— Вас хотел бы повидать Федор Силыч Пустошка, — сказал Орленов, не обращая внимания на возбужденную сигнализацию инженера, который размахивал руками и шептал: «Вместе с вами! Вместе с вами!»
— А вы бы, Андрей Игнатьевич, не ввязывались в это дело, — раздраженно сказал Горностаев. — И так пошли разные нехорошие слухи, будто вы на личной почве ссоритесь с директором, а тут еще…
— Что? Что? — переспросил Андрей. У него прервалось дыхание, и от этого вопрос прозвучал так странно, что Горностаев на другом конце провода умолк. Последовала пауза, потом Горностаев уже мягче и спокойнее сказал:
— Ну, если вам с этим Пустошкой не терпится, приезжайте сюда. На центральном складе стоит наш грузовик, садитесь и приезжайте…
Когда Орленов положил трубку и повернулся к Чередниченко, чтобы рассказать ей, что можно, а чего нельзя делать в его отсутствие, она нетерпеливо спросила:
— Что он вам сказал? На вас лица нет!
— Предложил ехать на грузовике, а меня укачивает, — с трудом пошутил Андрей. Его удивила настороженность Марины. Должно быть, она услышала, как дрожал его голос, когда он ответил Горностаеву, и догадалась обо всем. Андрей очень хотел бы, чтобы Чередниченко потеряла свою догадливость где-нибудь по дороге в лабораторию или проявляла на ком-нибудь другом. К сожалению, он, кажется, долго не будет спокойным.
Пустошка терпеливо ждал, пока Орленов объяснял Марине порядок работы. Девушка слушала плохо, и инженер побаивался, что при такой рассеянности она что-нибудь перепутает. Этого же, кажется, побаивался и сам начальник лаборатории, потому что вдруг свирепо закричал:
— Слушайте, Марина Николаевна, я сейчас же запру лабораторию на замок, если вы не перестанете глазеть на меня! Ведь вы совсем не понимаете объяснений!
После этого замечания дело пошло быстрее. Чередниченко покорно повторяла то, что говорил Орленов, записывая в особом журнале порядок работ, и инженер немного успокоился. Ему так нравились эти люди, их дело, что он все время чувствовал себя неловко оттого, что пришел и помешал им. Конечно, его пригласили, но на приглашение-то он набился! И с облегчением вздохнул, когда Орленов сказал Марине:
— Ну вот, теперь день не пропадет, если только вы не вздумаете открывать Америку. Имейте в виду, для открытия Америки одной смелости недостаточно. Так что оставьте свои попытки по крайней мере на сегодня.
Пустошке было жаль Чередниченко, которую Орленов обижал столь беспощадно. Сам Федор Силыч просто не мог себе представить, как можно разговаривать так грубо-насмешливо с кем бы то ни было, тем более с такой красивой и взволнованной девушкой, как Марина Николаевна. Однако Марина Николаевна почему-то не обижалась, то ли привыкла к резкому характеру своего начальника, то ли считала такое обращение заслуженным. Про себя Пустошка подумал, что надо будет как-нибудь заступиться за бедную сотрудницу…
Прогулка по острову на грузовике инженеру очень понравилась. Машина шла под яблонями и грушами, на которых уже висели крепкие плоды, потом бежала по полям между двумя полосами начинавшей желтеть пшеницы, затем поплыла прямо по лугу, рассекая море трав, как корабль. Ему редко приходилось бывать за городом, и он был взволнован тем, что сразу за стенами лаборатории находились луга и сады. Вот так, вероятно, будет при коммунизме. Природа и техника объединятся, не мешая друг другу. Конечно, не сразу, а тогда, например, когда ученые научатся аккумулировать электрическую энергию в компактных чистеньких аппаратах, которые можно будет перевозить с места на место, как современные аккумуляторы для автомашин, только, конечно, те аппараты будут скрывать в себе силу хорошей электростанции… Тогда отпадет необходимость в дымных печах и цехах, тогда заводы будут окружены полями и садами, как эти лаборатории острова. А вместо грузовика, стреляющего выхлопной трубой, людей повезут электромобили. Почему-то ему представилось, что люди будут похожи на Марину Николаевну и на Орленова, только мужчины, разумеется, будут вежливы и мягки!
А впрочем, может быть, вместо электроаккумуляторов будут еще более удобные установки, использующие атомную энергию. Он бы даже предпочел такие установки. Говорят, что наши ученые упорно и усердно трудятся над их созданием…
Орленов и Пустошка ехали стоя, навстречу ветру. Орленов упирался руками в крышу кабины, покачиваясь на пружинящих ногах, и задорно покрикивал, когда надо было наклоняться, чтобы ветви деревьев не хлестали по лицу. Пустошка держался за его плечи и послушно приседал всякий раз, когда Орленов командовал. Наконец он заметил, что сам-то командир совсем не нагибается, и открыл глаза. Сад они уже проехали, а Орленов все еще подавал шутливые команды. Пустошке понравилась шутка, и он сам начал что-то кричать, оторвался от Андрея и попытался устоять на ногах, хотя грузовик на неровной дороге подбрасывало, как утлое суденышко в бурю.
— А говорили, что боитесь качки! — прокричал Пустошка.
— Почему? — удивился Орленов. И вдруг вспомнил слова Горностаева и свой ответ на вопрос Марины. Лицо его сразу стало сухим, жестким, и Федор Силыч удивленно посмотрел на него, не узнавая веселого спутника.
— Горностаеву сообщили, что я выступаю против Улыбышева из личных побуждений, — сказал Орленов, ничего не объясняя. — Это куда хуже, чем качка на грузовике…
— А-а-а… — протянул Пустошка. — И вы не хотели тревожить Марину Николаевну?
— Я не хотел пускать чужого человека в свою жизнь, — поправил его Орленов.