— Вот это встреча! — И сразу вслед за этим чеканно, официально: — Здравия желаю, товарищ капитан! Старший сержант Мерефин по вашему вызову явился!
Орленов, с таким же любопытством вглядывавшийся в неясные очертания человека, чуть освещенного тусклым фонарем, вскрикнул и шагнул к нему. Марина с некоторым чувством неловкости наблюдала, как взрослые мужчины бестолково кричали, хлопали друг друга по плечам, целовались, потом отступали на шаг и снова принимались разглядывать друг друга. Они вели себя совсем как школьники, отличаясь разве тем, что целовались, а школьники не любят целоваться.
Мерефин понравился Марине — высокий, чуточку грузный, черный и веселый, похожий на цыгана, с резким запоминающимся лицом, испещренным оспинками, он то и дело взглядывал на нее, ожидая, когда Орленов догадается представить спутницу. Но Орленов молчал, и бывший сержант наконец заговорил, шумно, порывисто:
— Эх, знал, знал я, что все врут про вас, будто вас током убило! Уж если через войну прошли, так тут под ток становиться не дело…
— Было, было, сержант, — устало сказал Орленов.
— Но ведь не сами же? — с каким-то испугом спросил Мерефин.
— Несчастный случай, Михаил Матвеевич, — слишком торопливо ответил Орленов.
Мерефин замолчал, будто понял, что коснулся запрещенного. Но он не мог стоять спокойно. Все еще переживая встречу, он обернулся к стоявшим в отдалении товарищам и принялся объяснять им то, что они и сами отлично видели.
— Ведь только случайно встретились, а? «Нельзя ли, говорит, доехать?» Смотрю и глазам не верю! Ведь наш же капитан! Пять лет не видались! — Потом, указывая поднятыми бровями на Марину, он спросил: — А это кто же?
— Да, познакомьтесь, — испытывая какую-то неловкость, ответил Орленов. — Наша сотрудница Марина Николаевна Чередниченко.
Мерефин бережно сжал маленькую теплую руку девушки в своей огромной ладони. Затем он подхватил чемоданчик Орленова, протянул его, не глядя, назад в услужливые руки шофера, сам взял чемодан Марины и шагнул к легковой машине, дверцы которой открылись словно бы сами собой.
Усаживаясь, Марина услышала, как Мерефин вполголоса спросил:
— Жена, Андрей Игнатьевич?
— Нет, — сухо сказал Орленов.
— Ну нет, так будет! — весело сказал Мерефин и, когда Орленов недовольно повел плечами, добавил: — А вы в глаза посмотрите ей! Она вас уже заарканила.
Бесцеремонность Мерефина почему-то ничуть не оскорбила Марину. Если бы такой намек сделал кто-нибудь другой, Марина, возможно, немедленно дала бы отпор, но Мерефин был так мило простодушен, что обижаться было не за что. Она больше обиделась на Орленова — уж слишком вызывающе тот передернул плечами…
— А что ты тут, на станции, делаешь? — спросил Орленов. — Я ведь машину не заказывал…
— Далматова думали встретить, — ответил Мерефин. — Вчера позвонили из обкома, что едет, да, видно, где-то задержался. А едет ко мне! — с гордостью пояснил он. — Теперь не иначе как на машине доберется, поездов до завтрашней ночи нет, а вечером завтра у него бюро.
— Неужели приедет? — не веря в такую удачу, взволнованно воскликнул Орленов. — Вот было бы хорошо!
— Раз обещал, приедет! — уверенно сказал Мерефин. — У него слово твердое!
Орленов переглянулся с Мариной, и та поняла: Андрею очень хотелось бы увидеть секретаря обкома.
— A как твоя пахота? — словно бы невзначай спросил Орленов, но Михаил Матвеевич только неохотно пробормотал:
— Потом, потом. Если повезет, так вместе с Далматовым посмотришь… — и Орленову очень захотелось такой удачи.
Ночевали у Мерефина. Для Марины нашлась отдельная комната. Жена Мерефина, видно, привыкла к гостям — несмотря на то, что они приехали ночью, в доме оказались и чистые постели и горячий ужин, которого хватило бы на дюжину человек.
Лежа за саманной стенкой на мягкой перине, к которой тело никак не могло привыкнуть, — было жарко, как в печи, — Марина еще долго слышала неясный говорок Мерефина и редкие короткие слова Орленова. Сослуживцы, должно быть, вспоминали прошлое. Потом горячая перина начала покачиваться, превращаясь в облако, обнимающее все тело мягкой ненавязчивой лаской, и Марина уснула.
Утром она вышла в сад, прилегавший к дому. В доме еще было тихо, то ли спали, то ли уже разошлись. Ей не хотелось входить в комнату хозяев. После вчерашних предположений Мерефина она чувствовала себя неловко. Может быть, она сама своими нежными взглядами привлекает всеобщее внимание к себе и Орленову? Так вот назло Мерефину она будет только холодной и сухой, пусть после этого он попытается строить свои прогнозы. Подумаешь, угадчик погоды!
Сердясь на себя, а еще больше на Орленова, который не разбудил ее и ушел в поле, а если нет, если еще спал, то еще хуже: ведь она уже одета и готова работать, — Марина медленно пошла по саду, нагибаясь к цветам, трогая рукой теплые стволы яблонь, ветви которых потрескивали на подпорках под тяжестью плодов. Яблоки кивали ей и улыбались, как веселые румяные дети. Марина забрела в дальний угол сада, где слышались только голоса птиц, и наклонилась над кустом ярких георгинов, выросших тут по прихоти случая, так как вряд ли кому могло прийти в голову посадить их так далеко от глаз.
— Что вы тут делаете, Марина Николаевна?
Услышав голос, она вздрогнула и выпрямилась.
Перед ней стоял Орленов, посветлевший, чисто вымытый, побритый, с веселой усмешкой в глазах.
— Я ведь так люблю природу, — неожиданно для себя сказала она. — И мне хочется, например, пожать руку вот этому цветку и спросить у него, как поживают его сородичи?
— И что же он вам ответил? — спросил Орленов, наклоняясь и сам, словно надеялся услышать тайный разговор Марины с цветком.
— Он говорит, что такому большому дяде неприлично подслушивать и подглядывать.
— Ай, какой моралист! — засмеялся Орленов и, сорвав цветок, протянул его Марине: — Шепчитесь теперь сколько вам угодно!
— Как вам не жаль такую красоту! — воскликнула она, с сожалением глядя, как из стебля выплывает белый сок. — С таким же равнодушием вы разрушаете и жизнь! — и, высказав этот давний упрек, вдруг замолчала.
Орленов смотрел холодно и осуждающе. Он раньше, чем она сама, понял, что имела в виду Марина.
Как-то непроизвольно ей подумалось, что он слишком решительно и беспощадно осудил жену. Ей было не жаль ее, она боялась за себя. А если он еще суровее и жестче осудит ее?
Орленов повернулся и пошел к дому. Она тихо окликнула:
— Андрей Игнатьевич!
Не оборачиваясь, не убавляя шага, он сухо сказал:
— Я всегда был мягким человеком. Меня сделали жестоким. Возможно, что я еще возвращусь к первобытному состоянию. Вот тогда мы и поговорим о нежном отношении к растениям и людям. А сейчас пора приниматься за работу.
Она виновато пошла за ним, машинально расправляя помятые небрежной рукой Орленова крылья цветка.
Мерефина дома не было. Он с утра уехал в поле. Жена его готовила завтрак.
По тому, как женщина с особой внимательностью смотрела на своих гостей, Марина поняла, что Мерефин поделился с женой своими догадками. Но на Марину женщина смотрела жалостливо. Казалось, она не сулила девушке никаких радостей в будущем. Видно, жена Мерефина не была согласна с мужем. Марина невольно съёжилась, как и сорванный для нее цветок.
После завтрака гости поехали в поле. Мерефин прислал за ними машину.
Параллельные линии проводов низко висели над черной пахотой. Столбы шагали к горизонту по полям, постепенно сближаясь в перспективе, как будто свет для них сходился клином. Важные жирные грачи расхаживали по бороздам, провожая машину спокойным нелюбопытным взглядом. Кое-где происходило «обжинно». На таких полях ходили сразу по три-четыре комбайна. Только кукуруза и подсолнух еще стояли подобно густым зарослям камыша. И оголенные, распаханные поля подступали к этим зарослям, как заливы и озера.
— Как вам нравится такой индустриальный пейзаж? — спросил Орленов, не оборачиваясь к Марине. Он сидел впереди, рядом с шофером, что было просто нелюбезно. Как он мог оставить ее одну на заднем сиденье?