- Что это, Яков Оттонович? – изумился питерский гость, из оконца разглядывая двуногих в волчьих шкурах.
- Крестьяне тешатся. По домам засиделись, озоруют.
- Распустили вы людей.
- Чай, не крепостные. Пусть их. Посевная начнётся – не до игрищ будет.
Рыже-гнедая пара, возбуждённая волчьими запахами, быстро вынесла экипаж на открытое место. В полях разве что пугало увидишь, здесь же в аккуратном порядке из земли торчат длинные жерди, на глаз – саженей по пять в высоту.
- Сие и есть ваши знаменитые уловители атмосферического электричества?
- Они-с. Молниеотводы, защита от гроз и градобитий.
Столичный визитёр скептически обвёл взором снежную пустынь, пронзённую электрическими пиками.
- Так уж ли они полезны?
Помещик улыбнулся. В лёгком полумраке санной повозки его серые глаза будто бы светятся изнутри. Тот случай, когда цвет радужки не имеет значения, а важна лишь внутренняя энергетика, сознание силы, правота, уверенность… Наверно, у Якова Оттоновича и карие казались бы светлыми.
- Коль не верите, пан профессор, жду вас осенью. Сравните урожай в Наднёмане с соседскими. Считайте зерно в амбарах и бульбу в буртах. Согласны?
Учёный муж несколько смутился.
- Право же, не пытался задеть вас недоверием. Однако войдите и в моё положение. Отчёты об опытах в вашей усадьбе – сказочны! Не только урожаи, но и удои, привесы скота. Что ж я покажу в Петербурге? Список осмотренных мной закромов?
- Отнюдь, любезный Порфирий Фомич. Опыты над сельскохозяйственными культурами и низшими млекопитающими – суть не главное, ради чего я затеял лабораторию. Высшее Божье творенье – человек. Но к телу, созданному по образу и подобию Господа, я подхожу с осторожностию. Смею утверждать, что покажу вам одно открытие, меня самого поставившее в тупик.
Во взгляде питерского светоча науки мелькнула опасливость. Заметив её, Яков Оттонович перешёл на заговорщический тон.
- Давеча удалось оживить крестьянина, осенью представившегося. Вместо нервных волокон вплёл ему гальванические провода, соединил с электрической машиной – ходит! Только хромает и падает иногда.
Рука профессора непроизвольно нащупала ручку дверцы. До волостного центра вёрст десять, но и двадцать бегом добежишь, ежели такие страсти…
Владелец поместья заразительно рассмеялся.
- Будьте покойны, Порфирий Фомич. Гомункулосов не выращиваю и прочим шарлатанством не занимаюсь. Только серьёзная чистая наука. Да-с!
Тот успокоился, но оттаял лишь наполовину. В усадьбе, по архитектуре несколько схожей с готическим замком, он по прибытии пытливо рассматривал домочадцев провинциального шутника: уж не сообщники ли они в тёмных делах? Какой поп – такой и приход. Не дивно, что ряженые селяне гойцают в волчьих шкурах.
Неприятный осадок после розыгрышей настолько явно отпечатался на лице гостя, что Наркевич-Иодко решил сразу показать обещанное, велев подавать обед позже. Глядишь, приезжему кусок в горло не полезет. Мало ли, откуда взялось то мясо.
Кабинет на втором этаже поразил… Нет, не размерами. И не экзотическими предметами вроде ружей, сабель, кавказских винных рогов, столь популярных у представителей питерской и московской знати, желающих подчеркнуть наличием подобных souvenir широту своих взглядов. Колоссальный кругозор хозяина выдают отнюдь не настенные побрякушки, а книги, чьё количество сделало бы честь домашним библиотекам лучших питерских домов.
Сельский самоучка-отшельник, чудаковатый нелюдим в тёплом халате, напоминающем мантию астролога, заросший густой бородой от бровей до пупа, рассеянный, неопрятный, царящий в огромной лаборатории, захламлённой колбами, ретортами, тиглями и сотнями непонятных приспособлений… Яков Оттонович оказался полной противоположностью канонического персонажа.
Освобождённый от зимней шубы, он оказался весьма приятственным на вид человеком среднего роста и средних лет, довольно худого телосложения. В отличие от гостя, украшенного окладистой бородой, позволявшей глубокомысленно зарываться в неё, изображая высоконаучный мыслительный процесс и скрывая смущение от незнания, Наркевич-Иодко был тщательно выбрит и носил лишь тонкую полоску коротких усов. Высокий лоб, излишне обнажённый редеющими волосами, чистый подбородок, ясный взгляд произвели впечатление открытости, но не бесхитростности. Добротная и не броская сюртучная пара из серой шерстяной ткани заявляет и о солидности, и скромности. Напротив, шёлковый жилет, подпёртый животиком столичного светила и украшенный толстой часовой цепью из червонного золота, куда больше свидетельствует о притязательности владельца.