Элис кивком головы указала на его фланелевые пижамные брюки.
– Еще капля комфорта, и ты впадешь в кому.
– Женщине в твоем положении вроде как подобает терпимее относиться к повседневной одежде.
– В моем положении?
– Ты понимаешь, о чем я.
– Во-первых, я тебя почти никогда не понимаю. Во-вторых, это не повседневная одежда, милый. А в-третьих… – Она оттянула эластичный пояс брюк для беременных, невольно заметив, что те сидят уже не так свободно. – Вот это настоящая повседневка: хоть целый день носи, удобно. – Ложь. Комфортно Элис не ощущала себя уже несколько месяцев. – Весь. День. А твои штаны – только ночью. Повсеночки несчастные.
– Нет такого слова. И вообще, как ты смеешь?
– Вот именно, как я вообще на брюки перешла? – Она взяла у него из пакетика мармеладку и сунула ее в рот. На вкус конфета оказалась как пропитанная химией грязь. – Приношу извинения всем, кто носит брюки.
– Может, вместо пожизненного запаса детских полотенец с монограммами твоей маме стоило подарить тебе больше пижамно-непижамных брюк?
На заднем сиденье лежала пристегнутая ремнем стопка из двух десятков банных полотенец – с капюшонами в виде енотиков, лисичек и всевозможных диснеевских героев, – точно маленький человечек, которого скоро станут в них заворачивать.
– Это для ребенка, Итан, а не для меня. – Она резко схватилась за живот, ощутив знакомую тупую, тянущую боль.
– Все хорошо? – Итан перестал жевать и выпрямился. – Снова эти самые… Брэкстоны?
«Эти самые, Брэкстоны». А еще ученый, постыдился бы.
– Схватки Брэкстона-Хикса[2], – поправила Элис, а боль тем временем отступила.
Элис выдавила улыбку, потому что знала: Итан старается, – но упаси его Бог, если ей придется еще хоть чуточку дольше ходить с животом, и упаси Бог их всех, если эта пробка не рассосется в ближайшее время.
Пора было брать дело в свои руки. Элис приспустила окно.
– Милая? – окликнул ее Итан. – Холодно же.
Водитель пикапа на соседней полосе, едва успев поравняться с ними и застрять, начал выразительно гнуть брови и строить глазки. Элис делала вид, что ничего этого не замечает. Зато сейчас она жестом попросила водителя приспустить окно.
– Здрасьте, – сказала она.
Снег валил жирными густыми хлопьями.
– Привет, куколка.
Элис изобразила мимолетную улыбку.
– У вас же есть радио? Не в курсе, что там произошло? – Она указала вперед, в голову пробки, озаренной приглушенными задними габаритами.
– Фургон перевернулся.
– Боже мой.
Водитель кивнул:
– Эт-точно.
– Далеко от нас?
– Да нет, чуть больше километра. Просто погодка эта… – Водитель подмигнул, улыбнувшись и показав крупный кусок жевательного табака, заложенного за нижнюю губу.
Элис тоже улыбнулась, подняла стекло и поднесла ладони к отверстиям воздуховода, чтобы согреться.
– Теперь мы знаем, в чем дело, – сказала она.
Итан кивнул:
– Эт-точно.
– Прекрати.
– Этот тип на тебя пялится.
Элис включила радио и нашла станцию с классическим роком. Зазвучали переливчатые ранние «Битлз». Некоторое время супруги сидели молча; они решили пока не донимать друг друга вопросами, даже не подозревая, что обоим в это время не дает покоя одна вещь, образ: люди, заживо погребенные под снегом в колонне длиной в километры.
Итан встряхнулся и сунул в рот мармеладку.
– Могла бы спасибо ему сказать.
– Что?
– Водителю пикапа.
– Да ладно тебе.
– Ты попросила сведений, и он тебе их дал. Ради тебя в такую погоду стекло приспустил…
– Знаешь что? Давай ты обменяешь эту пижаму на пару брюк для взрослого мальчика, а я залезу на крышу машины и прокричу в громкоговоритель, как я ему благодарна.
– Я с этими штанами ни за что не расстанусь.
– Однажды утром ты проснешься, а они тю-тю.
– Только вместе со мной.
– Итан.
– Чего?
Элис указала вперед, где в тридцати метрах у обочины светился билборд[3]:
Впрочем, указывала Элис вовсе не на знак. Просто на билборд, балансируя на карнизе щита, кто-то влез с баллончиком краски.
– Как думаешь, его там скоро заморозит и сдует? – хихикнув, произнес Итан. – Это как надо хотеть испортить общественную соб…
Ахнув, Элис снова схватилась за живот. Дыхание участилось, а по бедрам стало расползаться влажное пятно.
– Итан…
– Черт. Так, спокойно, это же нормально, да? В смысле, время еще есть. На курсах говорили, что после этого до родов остается еще час или два…
– Твою-у-у-у-ма-а-а-а…
– Спокойно, спокойно, просто дыши, как мы учились.