И я вижу её лицо.
Мёртвые, застывшие глаза Акилы.
Вода капает на экран цифровой плёнки. Я вытираю слёзы.
Джек надавливает на грудь Акилы, вверх-вниз, вверх-вниз, но уже слишком поздно. Её живот разорван, её внутренности вывалились на пыльную дорогу, окрашивая ее в тёмный цвет. Одна нога изогнута под телом, другой нет совсем.
Я рыдаю, задыхаясь. Мои глаза горят так сильно, что я не вижу конец видео.
Джек не лгал. Это не ложь. Нет ничего правдивее, чем её смерть, и то, как моя душа тихо плачет, скорбя.
Глава 20
Я хлопаю ладонью по экрану, останавливая запись. Мои ноги отказывают, и я падаю на холодный, пыльный пол, моя грудь тяжело вздымается.
Не хочу верить, что это правда.
Я проверяю цифровой файл, но он защищён и запечатан — его не могли подделать. И Акила бы никогда не стала разыгрывать свою смерть, не так.
Доказательство прямо передо мной, но это невозможно. Никаких извещений о её смерти не было.
Но изображение её тела, разорванного на части бомбой, выжжено в моей сетчатке.
И… я только говорила с ней. Не так уж давно. Она в порядке. Она в порядке, она в порядке, она не может быть мертва.
Дрожащей рукой я запускаю последнее видео, хранящееся на плёнке. Дата, заверенная официальным цифровым штампом, мрачно высвечивается. Неделя спустя после смерти Акилы.
Изображение какого-то военного бункера. По всему зданию расставлены койки, и выглядит так, будто камера лежит на подушке, направленная в центр комнаты. Джек и несколько человек с кем-то разговаривают, но мне не видно их лиц. Затем толпа перемещается.
Я громко охаю, моё сердце подпрыгивает.
Акила проходит перед группой военных. Она стоит прямо и величественно — на обеих ногах. У неё нет шрамов. Никаких признаков, что она была ранена, не говоря уже о том, что убита.
Группа людей находится достаточно далеко, чтобы я не могла расслышать, что они говорят, но похоже, что Акила раздаёт команды. Я смотрю на её униформу. Теперь у неё шесть звёзд, блестящих на груди. Несколько недель назад она едва ли была офицером, а теперь чуть ли не генерал!
Джек отходит от группы, разговаривающей с Акилой, и спешит к камере на койке. Он делает что-то, я не могу увидеть, но когда он разворачивается, я замечаю золотое ожерелье в его руке. Кулон на удачу. Я дотрагиваюсь до своего кулона, согретого жаром моего тела, и мои пальцы оборачиваются вокруг метала, сжимая его. Джек спешит назад к Акиле и передаёт его ей.
Золотая цепочка свисает меж её пальцев. Она смотрит на Джека озадачено. Говорит что-то. Я навострила уши, но все равно не слышу ни единого звука, кроме приглушённых, неразличимых голосов. Джек говорит что-то ещё, будто пытаясь объяснить, но Акила лишь пожимает плечами и покидает группу. Остальные встают по стойке «смирно», приветствуя Акилу, а Джек просто удивлённо смотрит на неё, когда она проходит мимо мусорного бака и выкидывает в него ожерелье.
Экран темнеет. Он выскальзывает из моих онемевших пальцев.
— Что это значит? — громко интересуюсь я. Акила мертва… но она жива? Она в порядке… но изменилась? Она не казалась другой. Но, так же, она и ничего не сказала о своей смерти.
Есть лишь один верный способ выяснить это. Я встаю, стучу пальцами по моему наручу. Мои глазные и ушные боты подсоединяются к нему, и вскоре моё зрение заполняет голограмма Акилы.
— Что случилось? — немедленно спрашивает она.
Я вытираю лицо руками, чувствуя размазанную грязь на дорожках от слёз.
— Акила… ты же в порядке, да?
Она смеётся… нервно, всё ещё обеспокоенная моим явным подавленным состоянием.
— Да, конечно, я в порядке. Что случилось? Это связано с твоей мамой?
Я качаю головой, проглатывая страх и скорбь, поднимающиеся внутри меня. Я улыбаюсь ей со слезами на глазах.
— Я просто… кое-кто солгал мне, — говорю я. — Извини, что помешала.
Акила широко улыбается мне.
— Всё нормально, — говорит она, подаваясь вперед, и тянется к чему-то.
— Акила? — зову я, глухим голосом.
Она замирает и медленно выпрямляется, переводя внимание на меня.
— Да?
— Где твоё ожерелье?
Она смущённо смотрит на меня.
Я поднимаю руку, вытаскивая серебряный кулон, раскачиваю амулетом перед ней.
— Где твой? — требую я.
Акила касается шеи, но там ничего нет, кроме воротника её рубашки.
— Я…эм… — ее мозг работает в бешеном темпе, словно она понятия не имеет, о чём я говорю. Смотрю на неё, прищурившись. То ожерелье было символом нашей дружбы. Она получила специальное разрешение от её военачальника на ношение его под униформой, потому что не хотела его снимать. Никогда. И она даже не заметила, как оно пропало?