Уголки моих губ поднимаются. Представитель кажется милым.
Надеюсь, он не изменник.
Я слышу тихое жужжание, прежде чем почувствовать укол боли в руке. Я инстинктивно нащупываю запястье, и на моей вытянутой ладони остаётся размазанные внутренности жирной пчелы, жало которой застряло в моей коже, уже отёкшей и опухшей.
— Выглядит больно, — произносит чей-то голос.
В животе всё опускается, и я нервно сглатываю, поднимая глаза.
И вижу папу. Настоящего папу. Моего папу.
Не знаю, как я могла купиться на ту голограмму в программе слежения, даже всего на мгновение. Она не сравнится с папой, стоящим сейчас напротив меня. Он — настоящий. Его волосы колышутся от лёгкого морского бриза, его грудь поднимается и опускается с каждым вздохом, а сердцебиение стучит в венах на шее.
Я подпрыгиваю, заключая его в объятия. Это папа. Он тёплый и настоящий и здесь.
— Как… как? — я заикаюсь, сжимая его руками. — Ты… ты — мёртв.
Последнее слово я прошептала, испытывая благоговейный страх при его звучании на моих губах.
— Элла, — говорит он, его голос умолкает. Моё имя, произнесённое его голосом просто блаженно; моё сердце бешено колотится, и я ничего больше не хочу, только бы жить этим моментом, я, держащаяся за папу, настоящего, передо мной и несомненно, точно, не мёртвого.
— Что произошло? — говорю я. — Что из этого обман? Твоя смерть? Ты скрываешься? Вот почему ты не мог прийти ко мне и маме, почему ты исчез? Мы думали, ты мёртв, папа, мы думали… — мой голос ломается, и слова исчезают.
— Элла, — говорит папа снова, и что-то переворачивается в моём животе, что-то болезненное. Шёпот сомнения возникает в моих мыслях, но я подавляю его, мои пальцы схватились за папину куртку, держа его крепко, удерживая здесь.
— Что происходит? — теперь по моему лицу текут слёзы. — Ты был мёртв, а теперь нет, и Акила была мертва, а потом жива, — ужасающий страх охватывает мой разум. — Ты же не такой как она, так ведь? Ты помнишь меня? — Я, истерично хихикаю, переполненная эмоциями. — Конечно же ты меня помнишь. Ты назвал моё имя. Ты — настоящий. Ты — папа, — я говорила это как для себя, так и для него.
Я вглядываясь в его глаза.
— Ты — жив.
Произнося эти слова, я, наконец, принимаю их за правду. Больше ничего не имеет значения. С возвращением папы мы сможем излечить маму. Он может помочь мне разобраться с террористической проблемой. Он может всё исправить.
— Элла…
— Пожалуйста! — кричу я, — скажи хоть что-нибудь кроме моего имени!
— Элла, — папин голос перекрывает любой другой звук на площади. — Элла. Ты должна проснуться.
Глава 22
Мои глаза тяжело открываются. Я нахожусь на тонком матрасе, в маленькой, но богато обставленной комнате, в которой пахнет мускусом и маслом какого-то дерева. На мне все мои вещи, даже туфли, за исключением вязаного пледа, который покрывает нижнюю часть моего тела.
Какое-то время я просто лежала там, уставившись на серо-коричневую стену с тяжёлыми деревянными вставками. Мой отец был там, передо мной.
Но не на самом деле.
У меня… у меня была галлюцинация. Это единственное объяснение. Я ведь знаю, что он мёртв… Знаю, он — мёртв, но видение о Представителе Беллесе со своей семьёй, пока я думала о папе…
… Но оно было таким настоящим.
Я могла чувствовать его. Прикоснуться к нему. Я слышала его. Он был там.
Но и не был.
Это всё происходило в моём разуме.
Я схожу с ума. Мой желудок сжимается, и я сворачиваюсь в позе эмбриона.
Я сделала это с собой. Те дополнительные наноботы, которые я ввела в свое тело, чтобы помочь маме, те, что позволили мне войти в чужие грёзы…
Ни один человек не может вводить столько наноботов в свой организм. Слишком много — и телу конец. Разуму конец. Бот добирается до мозга… и это приводит к смерти.
Я закрываю глаза, и заставляю себя обдумать все это.
Я. Схожу. С. Ума.
Только у сумасшедших бывают такие галлюцинации.
Только сумасшедшие верят, что их галлюцинации действительны.