Не знаю почему − ведь это не имеет смысла, как часто бывает в грезах − но я хочу прикоснуться к свету.
Так и делаю.
Свет изгибается дугой из угла грез, соединяясь с кончиками моих пальцев. И сжигает меня изнутри, молния ударяет по моим органам, пронзает кровь.
Я слышу голос, знакомый, он мне нравится.
− Мам, − шепчу я.
И есть что-то внутри меня, какое-то неопределимое знание, которое я не могу объяснить, но когда свет отвечает, произнося мое имя, я уверена, что это голос матери. Моя мама. Моя настоящая мама − а не то, что было похоже на нее; не то, что носило ее лицо, звучало, пахло и выглядело как она.
Это голос моей матери.
− Элла, − повторяет она, и этот звук находит отклик в моей душе.
И тут я понимаю: что-то не так.
− Мам? − спрашиваю я. Голос дрожит от страха и электричества.
− Я держалась, сколько могла, − говорит она. − Но теперь ты должна меня отпустить. Отпусти, потому что ничего не осталось. Больше нет.
Я резко открываю глаза. Джек нависает надо мной, на его лице четко читается беспокойство. − Элла? − зовет он, и я знаю, что он произносит мое имя, чтобы посмотреть, смогу ли я ответить ему криком или жужжанием.
− Я в порядке, − шепчу я, хотя на самом деле это не так.
Глава 59
Мама говорила, что наши мысли − это не более чем электрические импульсы. Я помню, как они с папой разговаривали об этом за ужином. Отца расстраивало, что человеческий мозг может пускать электрические импульсы и думать, но если накачать тем же электричеством мозг андроида, то он все равно никогда не сможет думать. Тело ничем не отличается от машины. Люди и андроиды работают на электричестве.
Эту молниеносную искру энергии я видела в своих грезах. Это была последняя мысль моей матери, эхо электричества − что-то, что вспыхнуло, когда я вошла в ее сон.
Теперь эта искра погасла. Ее больше нет. Все, что делало маму самой собой − ушло. Растворилось в пустоте.
− Элла, нам пора, − зовет Джек. Он говорит так, словно боится, что я сломаюсь от его слов, но я не могу переварить лишь его мягкий тон. Он смотрит на наручКОМ.
− Мы должны идти, − повторяет он. − Я поставил кое-кого следить за системой безопасности. И у нас гости, нужно двигаться.
Когда я по-прежнему не шевелюсь, Джек наклоняется, поднимает черный брезент с пола и укрывает тело моей матери. — Элла… Элла! Нужно идти.
Но уже слишком поздно. За дверью раздаются приближающиеся шаги.
− Черт! − тихо выругался Джек. Его глаза бегают по комнате − спрятаться негде, выхода нет, кроме той единственной двери, через которую мы вошли.
− Туда, − говорю я. Мне кажется, что я наконец-то просыпаюсь от долгого беспробудного сна, в котором мне снились сумасшедшие вещи: мама умерла, а отец сгнил заживо на моих глазах.
Я пересекаю комнату, стараясь не соприкоснуться с черным брезентом, и подхожу к помеченным дверям, таким маленьким, словно холодильные камеры в морге. На каждой аккуратная этикетка. Одна дверца слегка приоткрыта. На этикетке написано: «Шепард, Роза, верс. 12».
Имя моей матери. Я распахиваю дверь, и меня обдает порывом холодного воздуха. Внутри есть узкий плоский поднос, который легко выдвигается. Джек вскарабкивается на стол и максимально отодвигается к стене, освобождая мне место, а его там было совсем немного.
− Давай, − подначивает он.
− Я открою другую.
− Каковы шансы, что все они пусты? Ну же.
Я вскакиваю на стол. Невозможно лежать на лотке и не прикасаться к Джеку. Он протягивает обе руки над нашими головами, пытаясь задвинуть нас обратно в холодильник. Я цепляю дверцу ногой и захлопываю ее за нами − но не полностью. Я не осмелилась захлопнуть дверь − что, если она не откроется? Мы умрем здесь.
Умрем. Как моя мать.
Я подавляю рыдание, и Джек обнимает меня, притягивая еще ближе.
− Ш-ш-ш, − шепчет он мне в волосы. Его дыхание вырывается клубами пара. По рукам бегут мурашки, и я уже не могу сдержать дрожь. Джек обнимает меня еще сильнее, так крепко, что я едва могу дышать, но между нами сохраняется тепло. Я закрываю глаза, вдыхая его запах.
− Свет включен, − констатирует грубый голос, обладателя которого я не узнаю. Я вцепляюсь в руки Джека так сильно, будто он сможет спасти меня одним своим присутствием. Одной рукой он обнимает меня за голову, прижимая к груди, другой обнимает за талию и спину. Я чувствую, как его руки становятся твердыми, как камень, дыхание перехватывает горло. Я смотрю на него и впервые вижу страх в его глазах.
− Здесь жутковато, − произносит второй голос. − То, что они здесь делают… неестественно.