– Ну? – спросил следователь.
– Все правильно.
– Дайте вашу повестку.
Он проставил на повестке время и щелчком перебросил ее Линькову. Тот, выйдя в коридор, разорвал повестку, а клочки бросил в урну.
Сегодня, как обычно, следователь начал с вопросов, которые, по мнению Линькова, прямого отношения к делу не имели.
– Расскажите последовательно все, что вы делали в тот вечер, придя домой.
– Всего не помню.
– Постарайтесь вспомнить.
– Сначала умылся.
– Не сняв пальто?
– Нет, пальто я снял.
– А затем?
– Выпил водки.
– Сколько?
Линьков пожал плечами.
– Какое это имеет значение?
– Отвечайте на вопрос!
– Стакан.
– Значит, граммов двести?
– Да.
– Почему так много?
– Очень болела голова.
– А может, просто было стыдно?
– Нет, – задумчиво оказал Линьков, – тогда еще не было стыдно.
– А когда выпили, стало стыдно?
– Не знаю, нет, вероятно, это произошло потом.
– Когда?
– Не помню.
Следователь записал ответы и, закрыв глаза, откинулся на спинку стула. Было такое впечатление, что он думает о чем-то другом, не связанном с показаниями Линькова. Затем он потер виски и снова приступил к допросу:
– Скажите, Линьков, у вас дома есть телефон?
– Есть.
– А у Папавы?
– Не знаю, я же сказал, что видел его всего один раз.
– Но у вас есть общие знакомые, у которых вы могли это узнать?
– Да.
– Почему же вы этого не сделали? Могли бы позвонить и узнать что с ним.
– Не мог я этого сделать.
– Почему?
– Ну, не мог! – вскипел Линьков. – Вы мне и так уже всю душу разворотили! Когда вы меня перестанете мучить?!
– Вы на допросе! – прикрикнул следователь. – Потрудитесь взять себя в руки. Здесь никакие истерики вам не помогут.
Он вытащил из пачки сигарету и, зажав в правой руке коробок, этой же рукой зажег спичку.
Некоторое время оба они молчали.
– Так… – Следователь потушил сигарету и поднял глаза на Линьвова. – Вы боксом когда-нибудь занимались?
– Занимался, еще в школе.
– Сколько времени?
– Год.
– Почему бросили?
– Не нравилось.
– Но все же умеете и ударить, и укрыться от удара?
– Умею.
– Почему же вы этим не воспользовались?
– Очевидно, я не боец, – вздохнул Линьков.
– А Папава боец?
– Выходит так.
– Он вам говорил, что у него есть нож?
– Нет, да и не может этого быть.
– Почему же? У грузин с детства любовь к холодному оружию. Национальная традиция.
– Нет, Папава не такой. Это музыкант, мечтатель.
– Одно другому не мешает. Кстати, второй хулиган задержан. Он упорно отрицает, что нож принадлежал ему.
Свидетель открыл ящик И выложил на стол самодельный нож с аляповатой рукояткой из плексигласа.
– Так в чьей, руке был этот нож?
От этого, поставленного в упор вопроса Линькова передернуло.
– Во всяком случае, не у Папавы. В конце концов, есть же, наверное, отпечатки пальцев.
– Отпечатки! – усмехнулся следователь. – Разве вы не знаете, что Папава вытащил нож раны, разорвал на себе рубашку, и только потом явился в милицию. Какие уж тут отпечатки! Хотя, знать об этом вы не можете, потому что в это время уже дома пили водку.
Линьков обхватил голову руками и застонал, как от нестерпимого приступа боли.
– Ладно! – сказал следователь. – Следствие, в общем, закончено. Теперь уже будете давать показания в суде. Вот, прочтите и распишитесь. Если хотите что-нибудь добавить, можете это сделать.
Линьков машинально взял протянутый лист. На мгновенье он представил себе свою роль в суде, презрительное внимание судей к его показаниям, холодную отчужденность публики, Олины глаза, и понял, что этой пытки ему не перенести.
– Я давал неверные показания, – сказал он хриплым голосом. – Все было не так. Я не прятался в кустах. Когда тот, второй замахнулся на Папаву ножом, я вырвал нож и ударил его, ну а потом…
Он сам содрогнулся от нелепости этого самооговора и связанных с ним чудовищных последствий, но страх как-то внезапно прошел под неожиданно потеплевшим взглядом следователя.
Первый раз за все время тот протянул Линькову сигареты. Затем подался вперед, положил беспалую ладонь на его руку и, улыбнувшись, сказал:
– Не врите, Линьков, я знаю, вы не такой человек, чтобы это сделать.