Какой, однако, бывает сумбур в мыслях, когда и хочется и колется.
— Рита, — взмолился ловелас-неудачник, — не вру я, ей богу не вру! Понимаешь, у меня по телевизору показывают такое … ну, сама увидишь.
В ответ Рита только хмыкнула неопределенно.
— Не веришь — не надо, так просто приходи. Кофе попьем, послушаем музыку. У меня новый диск: Тухманов «По волнам моей памяти», слышала? Там классная вещь, из лирики вагантов.
Девушка еще минуту-другую поупиралась для вида. Ваганты ее убедили.
— Ладно, посмотрим. Если не просплю завтра…
— Приходи.
Гена торопливо объяснил, как найти его дом.
Она пришла. Чуть задержалась на пороге, когда хозяин открыл ей дверь. Эффектная картинка: вязаный берет и длинный, в два оборота, бардовый шарф, «дутая» куртка, сумка через плечо, импортные сапожки; каштановые кудри по плечам, глаза и губы чуть тронуты косметикой. Хороша!
— Привет, — небрежно бросила Рита, перешагивая порог. — Насилу нашла — все дома тут на одно лицо.
— Привет. Проходи, — засуетился хозяин.
Проводив девушку в комнату и усадив на диване, Гена помчался на кухню; притащил чайник, банку растворимого кофе и вазочку с печениями маминой выпечки. Пока он возился с чашками, Рита разглядывала пластинку с теми самыми вагантами.
— Один момент. — Гена галантно взял из ее рук пестрый конверт с дефицитным диском и направился к стоящей у стены радиоле.
Иглу проигрывателя он опустил сразу на дорожку с песенкой отправляющегося во Францию студента. Песня Рите понравилась, особенно то место, где бедовый малый обещает друзьям-подружкам вернуться, если не упьется насмерть на хмельной пирушке. Пластинка продолжала крутиться дальше. Рита, отдавая дань кулинарному мастерству Гениной мамы, нет-нет поглядывала на телевизор — хозяин включил его сразу, приглушив только звук, дабы не мешал наслаждаться музыкой. Старина «Темп» пока что строго придерживался программы телепередач, выдавая обычную бодягу. Рита тактично молчала, но взгляды её были полны едкой иронии. Гена нервничал, стараясь не подавать, однако, виду и делал успокоительные жесты рукой: мол, будь спок, скоро увидишь. Пластинка закончилась, кофе тоже, а проклятый ящик явно не торопился с обещанными чудесами.
«Не подведи, малыш — мысленно умолял его хозяин, косясь на часы — по времени, было, пора уже начинать. — Не опозорь перед девушкой. Не дай прослыть дешевым трепачом».
Политический обозреватель Жуков с экрана объяснял студентам, как вредно слушать западные «радиоголоса».
Дз-з. «Роман миллионера и проститутки. Джулия Робертс и Ричард Гир в фильме «Красотка». Смотрите на первом!». Телевизор внял-таки мольбам Гены.
Рита тихонько ойкнула и посмотрела на Гену — тот победно улыбался: ну, что, видала! Девушка встала с дивана и подошла к телевизору — нет ли здесь, какого фокуса. Аппарат, как аппарат, вроде никаких хитростей. Она даже заглянула сзади: там припорошенная пылью панель, с воткнутым шнуром от антенны — и более ничего.
— Как ты это делаешь? — спросила Рита хозяина.
— Ничего я не делаю. Он сам. Примерно в одно и тоже время, утром и вечером.
— И только у одного тебя это показывают?
— Похоже, что так.
— А что это такое?
— Ритуля, я не знаю. Сам обалдел, в первый раз, две недели назад. Он мне вместо «Времени» как выдал: реклама, боевик какой-то, секс. Ну и пошло — каждый раз чего-нибудь такое выкинет…
Рита, озадаченная, молчала, глядя на экран. Там возник человек, кого-то ей напоминающий и заговорил удивительно знакомым голосом.
— Хазанов, — неуверенно предположил хозяин.
— Кто? — переспросила девушка.
— Гена Хазанов, который из кулинарного техникума.
— Нет, что ты. Хазанов моложе. Но как похож, а? Может родственник его? Папа?
«Изменившийся Хазанов» изобразил на лице застывшую глуповато-надутую маску и, стоя истуканом, заговорил «деревянным» голосом, запинаясь языком о каждое слово:
«… в Париже это ейфелевая башня, кх, кх, в Риме — развалины Колизея, кх, кх, в хорошем состоянии…»
Хозяин и его гостья покатились со смеху и разом испуганно глянули друг на друга, поняв, кого изображает артист, так похожий на Хазанова.
— Брежнев, — озвучила догадку Рита. — Генка, не может этого быть!
— А я тебе что говорил. Конечно, не может.
«Папа-Хазанов» расстарался вовсю, веселя и удивляя. Он изображал и разных недотеп и вождей, не щадя никого, издеваясь над сами-самыми «неприкасаемыми». Студенты надорвали животы от хохота, наслаждаясь буйством свободы, ворвавшейся в их мир заплесневелых догм. Они сидели рядышком на диване, и волосы девушки приятно щекотали Генино ухо. От гостьи очень знакомо пахло. «Польские духи «Быть может»», — определил студент. У мамы были такие же — он сам ей купил на Восьмое; дикую очередь отстоял. Гена осторожно просунул руку между спинкой дивана и спиной гостьи. Мысли его скакали, исходящее от Риты тепло опьяняло почище портвейна. Но хорошее имеет свойство быстро кончаться.
Дз-з. «Любовь, комсомол и весна!» — зазвучал бодрячковый голос, возвращая расшалившихся студентов в советскую действительность.
— Все? — разочарованно протянула Рита и посмотрела на часы. — Генка, мы же на лекции опоздаем!
— Успеем, — поспешил успокоить ее хозяин. — От нас маршрутка ходит — пять минут ехать.
Но Рита решительно освободилась от его неумелого полу-объятия.
— Все равно, давай собираться.
Эх, некому было объяснить простофиле-студенту, что ничего не следует делать наполовину.
Девушка встала и грациозно потянулась. Встретившись глазами с удрученным взглядом Гены, она примирительно улыбнулась и предложила:
— Давай покурим. Куда я сумку с сигаретами дела?
— Она на вешалке, в прихожей, — ответил Гена, поднимаясь.
За сумкой отправились вместе. В тесной прихожей «хрущевки» было не разминуться, и Гена обнял, наконец-то, Риту по-настоящему. Потом они долго целовались, прислонившись к висящим на вешалке курткам.
Гена застал времена, когда ходили в гости «на телевизор». Он сам регулярно ходил к соседу Мишке, счастливому обладателю черно-белого чуда. По воскресениям на единственном тогда местном канале шла полуторачасовая передача для детей, весь репертуар которой ограничивался, (так, во всяком случае, отложилось в памяти Гены), «Новым Гулливером», «Золотым ключиком» и «Василисой Прекрасной». Наступили новые времена, телевизором больше никого не удивишь, и работали у них теперь аж три канала, но само телевидение осталось, по сути, таким же, как в Генином детстве. Если конечно не брать в расчет чисто технические достижения. Поэтому-то столь резким оказался контраст между привычным неторопливым и уныло-покорным телеэфиром и нагло врывающимися туда кусками динамичного, непредсказуемого, взрывного «западного» вещания, достигая в глазах Гены степени отличия какой-нибудь смирной крестьянской лошадки от необъезженного мустанга. Ежедневные откровения, слетевшего со всех своих электромагнитных катушек «Темпа», открыли ему некий искривленный мир, точнее — антимир, поскольку все знаки в нем поменялись на противоположные. Там считались положительными понятия: «бизнес», «рок-музыка», «секс». Там можно было покупать доллары и ездить в отпуск на Кипр. Польша в том мире была членом НАТО, а сам «агрессивный блок» превратился в «партнера во имя мира» и даже Израиль (подумать только!) числился в союзниках.