Я видел, как гигантская птица, унесшая моего дядю в СанФранциско, плавно опускается на землю.
ГЛАВА 4
Дядя вернулся; говоря по правде, я был разочарован. Он выскочил из кабины аэроплана, держа в левой руке тяжелую папку с бумагами. Правую руку он торопливо протянул мне.
- How do you do?* Очевидно, он мысленно все еще был в
Америке и, увидев мое удивленное лицо, засмеялся. Затем пробежал мимо меня, вскочил в вагончик и, снова забыв о моем существовании, захлопнул дверь. Вагончик скрылся.
Я должен был терпеливо дожидаться, пока он вернется и, дождавшись, поехал следом. Когда я подошел к комнате дяди, он с досадой крикнул мне:
- Где ты пропадаешь? У нас тут дела по горло. Почему ты не поехал вместе со мной?
- Да потому, что ты захлопнул дверь у меня перед носом.
Он рассмеялся. - Видишь ли, когда я возвращаюсь из такого
путешествия, из какого вернулся сегодня, то всегда бываю рассеян и не замечаю того, что делаю.
Он протянул мне руку и усадил меня в кресло рядом с Холльборном.
- Слушай: завтра утром прибудут первые аэропланы. Я нарочно телеграфировал из Сан-Франциско Аллистеру, чтобы он задержал инженеров на два дня на Суматре. Нам надо закончить кое-какие
* Как поживаете?
приготовления. Кроме того, завтра утром прибудут двести золотоискателей с Аляски...
Я перебил его:
- Но ведь ты же говорил, что белые не могут здесь рабо
тать? Я чувствовал на себе, как расслабляюще действует
климат Австралии, а ведь я, в сущности, не был занят почти никакой работой... И все-таки к концу дня уставал так, будто ворочал каменные глыбы.
- Эти двести золотоискателей устроены особо,- возразил дядя.- Я бы сказал, что они сделаны из железа, и тела их закалены, как машины. Два года они работали в Аляске на лютом морозе, а до этого в африканских копях; кроме того, они уже рыскали по Австралии в поисках золота и слоновой кости... Нужно сознаться, что все эти молодцы - продувные канальи и бестии, каких еще не видывал свет. Они могут работать, как черти, а ночью пропивают и проигрывают все, до последней песчинки; нож всегда торчит у них за поясом, и они перережут человеку горло с такой же легкостью, с какой мы выругаемся.
В то время, как дядя расписывал качества этих молодцов, я думал: "Зачем же он набрал таких негодяев?"
И он, точно прочтя мои мысли, ответил:
- Они здорово работают. Я нанял их на три месяца. Разумеется, они считают меня сумасшедшим, так как я обещал им огромную награду, если они выроют мне каналы. И кроме того, я дал им письменное разрешение брать себе в собственность все золото и всю слоновую кость, которую они тут найдут. А то, что они найдут здесь золото, вполне возможно... И они очень рассчитывают на это. Первые дни они будут работать, как бешеные, а потом сбегут. Нам придется построить для них лагери и, конечно, позаботиться о том, чтобы в лагере был и кабачок и игорный притон - без этого они не могут жить. Разумеется, придется смотреть за этими висельниками во все глаза.. Послушай-ка, мальчуган,-обратился он ко мне,- не будет ли это самым подходящим занятием для тебя?
И, увидя мое полное отчаяния лицо, рассмеялся.
- Нет, мой милый, такой ответственности я на тебя не возложу. Смотрителем этой колонии негодяев будет Джим.
Я вспомнил, что во время одной из наших прогулок Холльборн показал мне этого Джима. Это был маленький, голый человечек, сидевший согнувшись на скале у озера и напевавший какую-то негритянскую песенку.
Дядя продолжал:
- Сегодня надо будет разбить палатки. Пустить этих людей в пещеру нельзя, да они и не должны ничего знать о пещере. Я поговорю с Мормора - не могут ли его люди помочь нам.
Имя "Мормора" было мне совершенно незнакомо, и я насторожился.
- Кто это: Мормора? Дядя, не любивший, чтоб его прерыва
ли, ответил с досадой: - Вождь племени людоедов. Кроме
того, я выписал из Америки еще землекопов. Нам нужно будет вырыть колодцы. Всю нашу область мы разделим на 12 участков. Каждым участком будет заведовать инженер. Холльборн, список у вас?
Холльборн молча подал ему лист бумаги, и дядя начал читать:
- Моравец, старший инженер из Дрездена; он получит 200 арабов из племени Риад. Генрих Стобицер - двести туарегов из Ливийской пустыни. Вальтер Гольдинг - двести китайцев с Формозы. Отто Курцмюллер из Нюрнберга - двести сомалийских негров. Карл Гейнце из Потсдама - двести малайских туземцев. Эвальд Корнгольд из Майнца - двести негров из Дар-Эль-Салама. Кроме золотоискателей у нас будет 1200 человек. Сперва мы разобьем участки на шесть частей, и каждому из инженеров дадим заместителей.
- А как же я, дядя?
- О тебе поговорим сегодня вечером. Я был немного обижен,
но промолчал.
Я сидел один и злился. Дядя заперся у себя и приказал, чтобы никто его не тревожил. Холльборн вылетел куда-то. Мне никто не мешал отдаваться дурному настроению...
Почему дядя обошел меня назначением? Правда, я еще очень молод и неопытен, но когда же я приобрету опыт, если меня будут всегда отстранять от работы?
Из громкоговорителя раздался голос дяди:
- Иди ко мне! Он сидел за столом, просматривая мою рабо
ту, сделанную за время его отсутствия.
- Ты сочинил все эти планы?
- Да, я думал...
- Во всем этом нет ничего нового для меня, но ты не должен огорчаться. Из этих планов я вижу, что ты прекрасно усвоил мои проекты и что у тебя есть инициатива. Это очень хорошо. Мне кажется, ты обиделся на то, что я не назначил тебя заведующим одним из участков? Но у меня есть для тебя кое-что другое. Других людей мне надо было бы изучать годами, тебя я уже знаю. Я читаю твои мысли. Я считаю тебя своим сыном и продолжателем моего дела. А пока ты будешь моим заместителем и помощником. Будешь везде и всегда со мной. Ты доволен? Не извиняйся и не благодари. Пойдем. Аэроплан уже готов. Я хочу познакомить тебя сегодня ночью с одним из моих хороших друзей - с Мормора, вождем племени людоедов.
Мы летели часа три. Только дядя и я. Я управлял аппаратом, он указывал путь. Под нашими ногами чернел лес, а посреди него была небольшая поляна. Дядя велел спускаться.
- Оставим аэроплан здесь и не будем пугать нашего приятеля. Он все еще не может освоиться с волшебными птицами европейцев.
Мы шли по лесу, дядя держал -в руке компас и ворчал:
- Каждый месяц эта публика меняет место жительства; за ними не угонишься.
- Почему ты не берешь никого из них на работу?
- Потому что это невозможно. Так же невозможно, как запрячь льва в плуг. Заставить свободного бушмена работать это значит убить его. Дикари - как дети. Они могут работать, но играя, тоже как дети. У них должно быть сознание, что они могут каждую минуту бросить одну игрушку и взять другую. А принудить их к работе - это значит сделать их несчастными. Я уже подумал об их будущем. Я решил, что никогда,- слышишь: никогда,- они не должны быть изгнаны из этих лесов, из этого клочка пустыни...
Дядя приостановился, постоял несколько секунд прислушиваясь, сделал несколько шагов и спрятался за дерево. Я сразу же решил, что он заметил опасность, и мысленно похвалил себя за, то, что, отправляясь в гости к людоедам, сунул в карман револьвер - предосторожность, над которой дядя вероятно посмеялся бы.
Но вот он кивнул мне и приложил палец к губам, приглашая меня к молчанию. Когда я осторожно приблизился к нему, он шепнул:
- Не разговаривать! Не делать никакого шума! Смотри туда.
Перед нами расстилалась маленькая лужайка, и на ней шагах