Сзади послышались шаги. Но развернуться я боялся. Всю кожу жгло, и каждое движение причиняло боль.
— Ну… — услышал я голос Кузьмы. — Волдыри будут. Но нет ничего непоправимого. Ну ка, ребятки, несите его в лазарет.
Меня подхватили чьи-то руки и подняли. От их прикосновений стало ещё больнее, и я на кое-то время отключился, а когда пришёл в себя, уже лежал на массажном столе.
Мягкие и одновременно сильные руки мяли мне спину, оставляя после себя приятное холодное чувство. Там где ладони проходили, я ощущал, как моя кожа перестаёт саднить. В мою спину упёрлось что-то мягкое и большое.
Я сначала не понял что это, а потому дёрнулся.
— Тихо, — прошептала Мила.
— Что ты делаешь? — задал вопрос я, прислушиваясь к своему телу. Ощущения были приятными.
— Мой дар — целительство, — тихо проговорила она, как будто нас могли здесь услышать. — Только это секрет, целители ещё более прокляты, чем даже носители дара Теслы. Если за такими как ты охотится лишь император, то за целителями охотятся все.
— Правда? — там где она вела руками боль спадала. Но она делала это крайне медленно.
— Моя мать была тоже целителем, — поделилась Мила. — Как и моя бабка. Бабку похитили. Просто ворвались в дом и увезли в неизвестном направлении. Дедушка именно потому так одержим оружием. Он пытается защитить всех нас после того случая. К сожалению, моя мать до этого случая тоже стала на учёт, как член рода с даром целительства. Когда я была маленькая, мать попытались похитить из машины. Но гвардейцы и отец не дали этого сделать, завязалась перестрелка и нападавший кинул связку гранат. Убило всех, в том числе и мать. — Мила вздохнула. — Меня не стали регистрировать. Официально я член рода без выявленного дара. И дедушка никуда не выпускает меня, живу у него под колпаком.
Она аккуратно потянулась к дальней от неё моей лопатке и я ощутил сильное давление в спину мягким.
— Ты что, без майки, — напрягся я.
— Да, когда лечишь, очень важно сосредоточиться на своих ощущениях от ладоней, — сообщила она. — А майка, рукава, остальное сильно отвлекает. Когда я лечу раны, я обычно не снимаю с себя верх, но с ожогами по другому. Тут много работы. Ткани надо восстанавливать осторожно, чтобы они потом не отслоились. Надо лечить их от глубинны, восстанавливая постепенно, чтобы не осталось полостей.
— А кто тебя учил? — задал вопрос я.
— Часть знаний ещё от матери помню. Остальное нашла в её учебниках. А ещё дедушка нанимал мне учителя, и тот много меня учил. Но он был старенький, почти за стопятьдесят. Дед специально нанял такого, который уже никуда не уйдёт. И тот учил меня два года, пока не одряхлел настолько, что не смог подыматься с кровати. А вскоре умер.
— Это он придумал, чтобы ты топлесс лечила? — вырвался у меня вопрос, от того, что я представил старого извращеца.
— Нет, — по голосу я услышал, что она улыбается. — Я прочитала у матери, что при таком лечении должна быть очень удобная одежда. Лучше всего шёлковый халат. Но даже он отвлекает меня. Поэтому я стала делать так.
— О-о-о, — ответил я многозначительно. События последних месяцев и тяжкий труд совсем отвлекли мои мысли от главного, наверное, инстинкта в этой жизни. Да и грубое отношение Нины ко мне (и к всему окружающему) подавляло. Я не мог ответить ей на этот вал пассивной агрессии, так как жалел её. И вроде как она была полезна делу. Но пассивная агрессия изматывает, а переход в активную фазу я не провоцировал, так как «она потеряла всю семью и весь её город был разрушен». Хотя и сложно сказать, стала ли она такая из-за своего горя или всегда была такая. Не осталось ни одного слуги или гвардейца, чтобы спросить у них.
Мда-а… мысли о Нине, конечно, слегка остудили меня. Но всё равно очень тяжко. Вот прям я чувствую, что деваться некуда. Мила перешла к излечению обгоревшего места ниже спины и стало ещё хуже. Нет, кожа там восстанавливается и уже не жжёт так сильно, но ноги напряглись, чтобы Мила не заметила… побочного эффекта её манипуляций. Интересно, если тебе нравится, что девушка мнёт тебе задницу, это гейство или нет? С одной стороны всё что связано с прикосновением к мужской заднице — это гейство. С другой стороны, вроде как касается девушка. То есть реакция на прикосновения девушки, это же полная противоположность гейству. Как мне кажется. Сложная штука, это гейство, особенно, в моей ситуации. Тут бы стол не запачкать.
— Ты напрягся? — озабоченно произнесла Мила. — Всё в порядке? Где-то болит?
— Всё в порядке, — сдавлено ответил я.
— Точно?
— Да… — надо думать о чём-то другом.
— Нет. Что-то определённо не так, у тебя так участилось сердцебиение, — заметила она. — Сейчас проведу диагностику.
Мила положила руки на грудной отдел позвоночника, и я почувствовал лёгкое покалывание по телу.
— О, — через какое-то время произнесла она. — А у вас с Ниной ничего не происходит?
Когда она убрала руки стало легче, но вот вопрос снова заставил напрячься. Кажется ей тоже неудобно было спрашивать.
— Нет, — сдержанно ответил я.
— А хоть эта… — она жалась. — Ну эта…
— Нет, консумации не было, — опередил я вопрос.
— Почему?
— Нас поженил против нашей воли сам Император.
— Хм-м-м, — произнесла Мила. — Но ведь она в полной твоей власти.
— И что?
— Ну, ты мог бы ей приказать там, — заметила она.
— Я не хочу.
— И ничего к ней не испытываешь?
— Нет… вроде.
Она снова прикоснулась ко мне. На этот раз к бёдрам. Постепенно боль из них уходила. Здесь штаны шли складками и поэтому ожоги были пятнами из-за замявшейся ткани.
— Вроде? — неуверенно произнесла Мила.
— Ну, она моя жена, — ответил я. — Ну, вообще, изначально собирались объединить наши рода на правах равноценных членов.
— Типо сестра?
— Типо сестра.
— Ясно, — Мила развернулась и прошла к вешалке в углу комнаты. Мне всё же удалось рассмотреть её спину, прежде, чем она накинула майку и халат. Она была фигуриста, хоть и «в теле».
— Я распоряжусь, чтобы тебе принесли форму, — развернулась она. Затем, пройдя до двери, Мила замялась. — Ты знаешь, что дедушка хочет, чтобы я стала твоей женой.
— Он говорил, — кивнул я.
— Что думаешь?
— Не знаю, хотел бы узнать тебя по лучше, но видимо, здесь такие обычаи, — пожал я.
— Где? Здесь? — она посмотрела на меня как-то странно.
— Извини, — усмехнулся я. — Я провел десять лет в симуляции. Там всё по-другому.
— Как «по-другому»?
— Ну, по любви… по согласию… — попытался объяснить я.
— То есть поэтому ты её не принудил? — задала она вопрос.
— Ну, это неправильно, — ответил я. — Для любого мира. Она не хочет.
— А меня, если женишься, тоже не будешь принуждать? — прищурилась она.
— Нет…
— Дедушка никогда не согласится на союз с другим родом без закрепления это династическим браком, — наконец сказала она. — Он выглядит добродушным стариком. Но он никому уже не доверяет. Многие его союзы развалились из-за его… недоверия… — призналась она. — Если ты женишься на мне, его род войдёт в твой, и он будет подчинён тебе. И я… я хочу, чтобы было так. Дедушке осталось не много, как только он умрёт, я не смогу управлять родом, даже если разрешит Император. Поэтому, я хочу… хочу за тебя замуж. Пусть это будешь ты.
Я кивнул огорошенный таким признанием.
— Извини, — опустила глаза Мила и выбежала из помещения.
Я остался сидеть в тишине. Ну как в тишине. Кажется, я слышал отдалённый голос Всеволода. Рядом с массажным столом, на небольшом столике на колесах лежал наушник. Я вставил его в ухо.
— Ну, слава богу, — проскрежетал мой руководитель гвардии. — Я думал тебя этот старый п… залечил на….
— Как у вас там?
— Мясорубка, — сообщил Всеволод. — Правда не с нашей стороны. Эти бешенные автоматоны одним видом деморализуют врага. Кукша восстановил гаубицы. Сейчас мы накрываем наступающих огнём. Фланг держит гвардия Кузьмы. Справляемся в общем, но они подтягивают артиллерию дальнобойней нашей, нам бы помощь твоих боевых автоматонов. А то они без тебя никого не слушают.
— Ок. Выдвигаюсь, — я глянул гвардейца, который занёс мне новую форму со знаками Парамоновых.
— Стой, какой «выдвигаюсь», — возмутился Всеволод. — Ты же обгорел.
— Уже вылечили.
— Ожоги?
— Это долгая история, потом расскажу.