Эссе Платонова о культуре пролетариата дает представление о его круге чтения: Вейнингер и Розанов, Луначарский и Федоров, Богданов и Тимирязев, Гастев и Троцкий встречаются здесь друг с другом. Часто миметическая репродукция различных идеологических и культурно-теоретических дискуссий у Платонова отображает оглушительную полифонию культурно-политических моделей, которые в соединении со школами символизма и формализма образовали питательную почву для развития советской литературы 1920‐х годов[55].
Хотя Платонов хорошо владел стилем социалистического газетного панегирика – одним из инструментов пролеткультовской публицистики, – в его журналистских работах начиная с середины 1920‐х годов можно почувствовать и оппозиционный импульс. Плюрализм культурно-теоретических и политико-идеологических моделей в начале 1920‐х годов временами приводил к тому, что Платонов проверял на прочность рамки допустимого и критиковал риторику партии, нюансируя характерное коллективное «мы» газетного языка:
Мы – коммунисты, но не фанатики коммунизма. И знаем, что коммунисты есть только волна в океане вечности истории. Мы коммунисты по природе, по необходимости, а не по принадлежности к РКП. И еще: мы еще больше революционеры, чем коммунисты, а главное не фанатики[56].
Это различение между коммунизмом от партии и между революцией и коммунизмом открыло дискуссию в газете «Воронежская коммуна»[57]. В другой статье, «Мастер-коммунист», Платонов вновь смог интегрировать свою индивидуалистическую позицию в партийную риторику, апеллируя к ее просветительскому проекту образования масс.
Что значит мастер-коммунист? Они есть и сейчас. Это не значит, что человек с техническим образованием состоит членом РКП. Это значит – изобретатель, искатель новых, лучших методов труда. <…> От оратора к слесарю – это путь каждого члена РКП. Каждый должен изучить техническую специальность и в мастерской, делом, технически должен вести пропаганду за коммунистическое производство. Член РКП необходимо будет и мастером. Надо развить в рабочих массах культ, «религию» производства. Их надо зажечь верой во вседарующее, осчастливливающее производство. <…> Партия пойдет впереди: партия совершит Октябрь в системе производства. Цека должен практически разработать приемы борьбы на этом новом партийном общепролетарском фронте. Сама партия должна измениться и перевооружиться для новых битв за коммунистическое производство[58].
Своей специфической концепцией коммунизма Платонов наметил свой собственный партийно-социологический нарратив, который должен был противодействовать стагнации и коррумпированию пролетарских элит. В этом он следовал за группой, которая после первого конгресса пролетарских писателей в конце октября 1920 года отделилась от Пролеткульта и консолидировалась под именем «Кузница» под руководством Михаила Герасимова. Камнем преткновения стал вопрос профессионализации литературной учебы. Если Пролеткульт делал ставку на «наивную» литературную продукцию трудящихся масс, «Кузница» выступала за создание организации профессиональных писателей, делая «ставку на мастера». Платонов разделял принципы «Кузницы» – назад в цеха и фабрики, туда, где руководство партии рабочих должно обрести пролетарские добродетели и снова завоевать свою обратную связь (re-ligio) с «религией труда», с верой в «благословенную», «искупительную» силу работы.
В этом духе Платонов в своей публицистике форсировал требования к воспитательной задаче коммунистической партии, при этом коллективное «мы» газетного языка вступало в оппозицию редакционной практике партийных СМИ.
В программу общеполитического воспитания пролетариата и сродных с ним масс партией должен быть включен и журнализм как наука о выражении классового сознания. <…> Пролетарская газета должна печатать все, написанное пролетариями, ибо каждый пролетарий потенциально коммунист, и стричь его мысли в духе марксизма, который так немногие по-настоящему понимают, это значит оскорблять пролетариат, упрекать его в неслыханной вещи – сочувствии капитализму – и общественно проявлять свое паскудство. Мы требуем свободы выражения сознания для пролетариата. Мы требуем реорганизации редакционной системы. Лучшая редакция газеты – мастерские. Пролетариат – всегда коммунист, и цедить его мысли в маленьких комнатах – паскудство. Мы угрожаем, если система печати не будет изменена[59].
55
В отличие от русских футуристов, которые в своем известном манифесте «Пощечина общественному вкусу» (1912) призывали «бросить с парохода современности» традиционные культурные формы, Пролеткульт с момента своего основания в 1918 году требовал зачислить в новую пролетарскую культуру наследие «старых мастеров» как некий костяк культурного капитала. Известные символисты (Блок, Брюсов, Белый, Ходасевич и другие) были готовы сотрудничать с новыми культурными институциями, взяв на себя руководящие функции в издательствах, и организовать обучение начинающих пролетарских писателей. Формалисты ОПОЯЗа, стоящие близко к футуризму, поначалу заняли аполитичную промежуточную позицию. Только в 1923 году, когда статьей Льва Троцкого в газете «Правда» «Формальная школа поэзии и марксизм» была развернута идейная полемика с формализмом, футуристы, формалисты и конструктивисты консолидировались в «Левый художественный фронт» (ЛЕФ).
56
59