Чудищам приходилось несладко. Раньше махину потолка им помогали держать колонны-сталагмиты, что поднимались снизу, из влажной тьмы. Но сейчас больше половины подпорок не доставали до верха, торчали, словно сточенные клыки.
На плоском сломе одной из таких колонн — диаметром шага в три — Брюс и находился.
— Эй! Ты очнулся, что ли?
Поправка — не только Брюс тут находился. На соседнем столбе нахохленной птицей восседала Элия. Разговаривать можно, дотянуться — нельзя.
— И я тоже рад новой встрече.
Обложенный горечью язык пошевелился с трудом. Пересохшие губы попытались выстроить привычную артикуляцию. Ни единый звук, даже сипение, не вырвалось наружу.
Только этого еще не хватало…
— Брюс! — Элия перекатилась на четвереньки, пытаясь создать иллюзию сближения. Схватилась ладонями за край колонны, вытянула шею, рассматривая собеседника. — Ты что? Ты понимаешь меня?
Брюс кивнул и снова с опаской заглянул вниз. Внизу было темно, влажно и жутко. Скорее всего, это каменное сооружение размещалось в обширной пещерной полости, и о глубине ее приходилось только догадываться.
— У них вон там мостик подвесной есть, — подсказала Элия, махнув рукой. — И дверь за той тварью, с отбитым носом. Только самим нам туда не добраться.
Глаза привыкали к сумраку. Теперь уже без труда можно было разглядеть даже трещины на боках каменных изваяний.
Химера с полуотбитым клювом сидела прямо напротив. За ее сложенными крыльями маячили некие дощатые сооружения, прицепленные к балке на потолке проржавевшими цепями. Может, и мост… Только и впрямь не перепрыгнешь.
— Я думала, что они тебя мертвого притащили…
Брюс невольно обернулся. В голосе девушки Брюс впервые услышал отголоски пережитых эмоций. Неужто сожаление?
— А потом я заметила, что ты пошевелился, и не знала, как предупредить, чтобы ты не упал ненароком.
Вид у девушки был сильно потрепанный и расстроенный. В кои-то веки Брюсу захотелось не огрызнуться, а сказать ей что-нибудь утешающее. Но голос пропал начисто. После употребления жечки остаточный паралич голосовых связок мог держаться несколько часов. Недаром ее считают неплохим средством против болтунов и магов. Две трети заклятий имеют звуковую составляющую…
Брюс со вздохом распрямился, пытаясь хотя бы остальные части тела привести в некий тонус.
— Ну чего ты молчишь? — Колонна, на которую водрузили Элию, была чуть выше Брюсовой, так что она могла рассматривать Брюса беспрепятственно. — Не хочешь разговаривать? Разозлился?
Еще бы! Но не сейчас.
— Послушай… — Элия склонила голову, снова становясь похожей на больную птицу. — Я… Да, я виновата, что все так вышло… Хотя я же велела тебе оставить меня в покое!.. — Она чуть повысила голос, пришлепнув ладонью, и тут же сбилась. — Нет… То есть я не то хотела сказать… В общем, я прошу прощения, что бросила тебя…
Хм-м… Кто бы мог ждать от нее подобного?
— Что? Тебе этого недостаточно? Ладно, понимаю… Я… — она запнулась, сглотнула и мужественно продолжила изменившимся голосом. — Я прошу прощения и за то, что втянула во все это.
Молчание — воистину золото! Вот любопытно, как далеко она зайдет?
Пауза повисла на золотых нитях.
— Ну что ты молчишь?! Тебе недостаточно извинений? — Раскаяния хватило ненадолго. Теперь девушка готова была вновь вспылить. Вон, даже на ноги вскочила.
— В конце концов о помощи я тебя не просила! И если бы еще там, дома, ты не попытался обхитрить меня, то жил бы себе в своей халупе припеваючи!..
Брюс невольно засмеялся. Все-таки такой стремительный переход от сожалений к обвинениям, причем вне зависимости от обстоятельств, подходит Элии, как никому.
Девушка обиженно вздернула нос. Брюс, опасаясь, что сейчас она отвернется, и попытка завязать конструктивный диалог затянется, стал усиленно артикулировать, показав на рот.
Поначалу собеседница возмутилась:
— Ты еще и рожи корчишь? Нашел время! И… А! — Она встрепенулась, перестав дуться и вглядевшись внимательнее. — Так ты… Ты говорить, что ли, не можешь?
Брюс кивнул, ухмыльнувшись. И вызвал приступ нового возмущения:
— То есть ты вынудил меня извиняться без повода?
«Почему это без повода?» — спросил Брюс беззвучно.
Элия прищурилась. И неожиданно точно ответила:
— А потому что нечестно принуждать к извинениям, пользуясь уязвимостью другого! Я тут невесть сколько времени одна сижу! Я думала, что ты умер из-за меня! И Дьенк пропал, потому что я… — Голос ее повышался, готовясь превратиться в крик. Или, хуже того, в плач.