…разверстый зев в земле, откуда пахнет незнакомо и завораживающе… И…
* * *Очень тепло и очень горько в глотке. Хочется кашлять.
Из-под распухших век катятся слезы, а если поднять их, мир вокруг расплывается. В дымных потоках путаются воздушные рыбки — снует мелкая лунная чешуя и дрейфует ленивый карп в шлейфе плавниковых перьев.
А еще Брюс мог слышать голоса. Их приносит ветер, позволяющий иногда сделать вместо едко-дымного сладко-лесной вдох. Голоса щекотные, перекликаются, зовут, ощупывают все вокруг, словно длинными усиками… «…Здесь… близко… они здесь…»
Испуганные резким движением воздушные рыбы прыснули в стороны, когда Брюс вскочил.
То есть попытался вскочить…
На самом деле судорожно дернулся на земле, тут же зайдясь в жгучем кашле.
— Ветер все время меняется, — раздался знакомый голос. Тень обогнула костер и приблизилась, превращаясь в Элию. — Надоело тебя перетаскивать с места на место…
— Хоть комары не пристают, — прохрипел Брюс, протирая заслезившиеся глаза и пытаясь оглядеться.
Каменный, иссеченный тенями двор, окруженный полурассыпавшимися стенами. Замшелая кладка покосившейся башни. Бурьян и шиповник. За ними — навечно подавившаяся зевком земля, так и не сумевшая сомкнуть челюсти.
Ну конечно! Где еще развести костерок, как не во дворе замка чудовища, от которого только-только убегали со всех ног? На это способна только Элия.
— Ты… ты бы хоть… в лес… — давясь горечью, ошеломленно выдохнул Брюс.
— Зачем? Он не вылезет лет пятьдесят.
Помотав головой и борясь с дурнотой, Брюс все-таки переместился из лежачего положения в сидячее. Странное ощущение, словно некто попытался выдрать из Брюса внутренности, а потом разочарованно напихал неподдавшееся как попало обратно, усилилось от движения.
— Вода там, — Элия, с каким-то болезненным, как Брюсу показалось, вниманием наблюдавшая за ним, кивком подбородка указала влево, где стояла наполненная кружка.
Лицо девушки явно выражало разочарование, пальцы нервозно тискали белый тряпичный комок.
Брюс схватил кружку, припал ртом к краю, успев намочить губы и… Отставил обратно. То ли от дыма, то ли из-за внезапно проснувшейся паранойи вода показалась горькой.
Поймав на себе испытующий взгляд девушки, Брюс сипло осведомился:
— Значит, получилось?
— Ты про Любовника? Да, он провалился.
— Что… было?
— Это ты мне расскажи, что было, — с каким-то напряжением в тоне потребовала Элия. — И как ты посмел… Как вы могли… Почему ты не сказал мне, что втянул в это Дьенка?!
Брюс вдруг заметил, что в руках она комкает не платок, а мятый цветок шиповника.
— Я втянул? А кто нас притащился сюда подвиги совершать? — От дыма и без того глотку саднило, так теперь и вовсе словно раскаленным наждаком прошлись.
— Я не звала ни тебя, ни его!
— Точно! Просто вынудила нас тащиться за тобой!
— Это ты! Ты, проклятый некрот, вынудил его участвовать в этом! Ты заставил его! Ты!
— Откуда ты вообще про Дьенка узнала?
— Ты в бреду говорил за него… — Глаза Элии разгорелись. — И выхаркивал его, словно мерзость какую! Ты, ничтожество, заставил его… А потом сам же и проклинал!
— Это была его идея!
— Лжец! Я же знала, что тебе доверять нельзя! Как я могла поверить, когда ты сказал, что Дьенк не пострадает?
А он разве пострадал? Хотя… Брюс не видел Дьенка и не ощущал его присутствия. Он исчез совсем или потратил на всю эту эскападу слишком много своих ресурсов?
— Разве не ты хотела от него избавиться еще не так давно? — хмуро осведомился Брюс.
— Что? — Элия задохнулась. — Ты хочешь сказать… Его больше нет?!
— Не знаю.
— Ты… Это все ты виноват! Если он… Если с ним что-то…
— Уймись! Я понятия не имею, что произошло! Не знаю, куда он подевался! Может, струсил в последний момент, как в прошлый раз, и сейчас затаился где-нибудь!
— Струсил? В прошлый раз?
На мгновение Брюсу показалось, что он слышит слабый призрачный протест. Легче дуновения ветра. Словно сама ночь слегка колыхнулась: «Молчи!»…
Может, и впрямь лучше промолчать, чем ввязываться в очередной спор до хрипоты. И без того глотка саднит. Брюс попытался встать. Ноги подкашивались.
Не дождавшись ответа, Элия тоже унялась. Несколько мгновений безмолвствовала, разглаживая на ладони изрядно потрепанный цветок шиповника. Потом сунула его в карман куртки.
— Я уезжаю. В деревне скажу, чтобы тебе оставили твою часть вознаграждения. Не бойся, лишнего не возьму. — Она хотела бросить это с презрением, но вышло не особенно эффектно.
Особенно потому, что Брюс не проникся пафосом ее страстной речи, а настороженно слушал лес.