Чаще всего он мысленно возвращался в освещенную тусклым светом мигающих ламп лабораторию, куда зашел перед уходом. Медленно прошел вдоль столов, проведя ладонью по холодной металлической поверхности, скользнул невидящим взглядом по пробиркам и склянкам, бездумно перелистал несколько страниц журнала наблюдений. Он был даже благодарен Учихе, который выпустил всех заключенных, избавив его от необходимости решать их судьбу. Остановился в дверях на прощание, окинув последним взглядом помещение, которое было его родным домом на протяжении нескольких лет, прежде чем затопить лабораторию вместе с бесконечными запутанными коридорами убежища, оставив под слоем мутной воды воспоминания, достижения и цели. Похоронив в подземелье все, что осталось от Орочимару. И от своей прежней жизни.
Кабуто был идеальным вассалом и делом своей жизни считал служение Орочимару-сама. Подобравший его когда-то саннин стал его единственным ориентиром в жизни, точкой отсчета, эквивалентом стабильности. Непростая судьба Якуши с детства заставляла его подстраиваться под обстоятельства, под людей, под ситуацию. К моменту, когда его встретил Орочимару, Кабуто больше всего напоминал податливую глину, из которой можно было вылепить все, что душе угодно. Он был талантлив и легко обучаем, умел быстро ориентироваться, не боялся работы, не имел предубеждений, суждений и стереотипов. Он был чистым листом, на котором Орочимару принялся выводить замысловатые письмена, навязывая собственные представления и мироощущения, настойчиво присаживая идеи на благодатную почву, умело манипулируя неокрепшим разумом Якуши, его чувствами и привязанностями. И все время их успешного и плодотворного сотрудничества саннин был уверен, что Кабуто полностью с ним солидарен. Так же думал и сам Кабуто, однако, потеряв саннина, он вдруг особенно четко ощутил, насколько ошибочным было подобное заключение.
На самом деле Якуши не очень-то разделял высокие цели Орочимару, не был в восторге от его методов и никогда всерьез не испытывал ненависти к его врагам. Он просто делал все, что от него зависело, чтобы защитить своего сюзерена*, чтобы порадовать его, обеспечить комфорт и поддержку. Стремился быть опорой для него и непреодолимой преградой для его недоброжелателей. Готовый выполнить любой приказ, он служил саннину верой и правдой, руководствуясь прочитанным еще в детстве Бушидо**. Он никогда не оставлял своего господина, просчитывал ситуации на несколько шагов вперед, предугадывал, предвосхищал, исправно подстилал соломку, чтобы смягчать падения. Но все-таки не уберег. И стал ронином***. Без хозяина, без цели, без принципов. Без ориентиров. Снова чистый, как белый лист.
Некоторое время он просидел недалеко от затопленного убежища, бездумно разглядывая ровные стволы деревьев. Потерянный и безучастный. Он не помнил, как и почему, но он поднялся, ссутулил плечи и, перекинув через плечо дорожную сумку, отправился в путь.
Сначала ему казалось, что первые же встреченные им путники непременно его узнают и сообщат властям ближайшей Скрытой Деревни, благо выбор был велик: Орочимару успел чем-то насолить едва ли не каждому селению на континенте. Измученный отсутствием перспективы, Якуши почти хотел этого. Это бы внесло в его «безъякорную» жизнь хоть какую-то определенность. Через некоторое время он даже поднял голову и начал заглядывать встречным в глаза, провоцируя визуальный контакт, с замиранием сердца ожидая прочитать узнавание и испуг. Но никому не было до него дела. Увидев лихорадочный блеск в его глазах, путники крепче прижимали к себе сумки и ускоряли шаг, никто не хотел тратить время на разглядывание укутанного в плащ незнакомца.
За неделю скитаний по пыльным дорогам континента он встретил бесчисленное количество путников, шиноби и гражданских, но ни один из них не задержал на нем взгляд дольше секунды. Якуши чувствовал себя незаметным, ничего не значащим, никому не нужным. Иногда ему даже казалось, что он остался в том подземелье, лежал на самом дне, придавленный тоннами воды, а его не нашедший покоя дух пустился в путешествие, невидимый для окружающих. Он улыбался, почти поверив в это, и только редкие грубые толчки в плечо и недовольное бормотание проходивших мимо людей возвращали его к действительности. Грязной, серой и однообразной дороге, по которой он брел без цели.
Был ли он в отчаянии? Скорее, остро ощущал безысходность своего положения, странную апатию и отстраненность. Он как будто смотрел на себя со стороны и не узнавал. Он не знал, куда он идет и зачем, но оставаться на одном месте было куда хуже, чем бессмысленно скитаться. Движение, пусть и безыдейное, давало иллюзию изменения ситуации. Эту иллюзию он безошибочно определял, но предпочитал не отвергать ее сразу, обманывая уставший разум призрачным завтра, в котором, возможно, он найдет смысл. Он вновь и вновь непроизвольно выпадал из реальности, только время от времени поднимал голову, фиксировал время суток и, напряженно прислушиваясь к организму, давал ему то, что требовалось в тот момент: пищу, воду или сон. Он ночевал на постоялых дворах или у костра, перекусывал в попадавшихся по дороге чайных домах.
В один из редких моментов прояснения сознания он обнаружил себя возле такого чайного домика. Судя по сочной зеленой траве, высоким деревьям и едва уловимому журчанию воды где-то неподалеку, он был в благодатной Стране Рек. Учитывая количество гружёных караванов, которые проходили мимо стоявшего на обочине пыльной дороги Кабуто, это могла быть только основная дорога, связывавшая Суну и Коноху. Машинально сравнив выводы с последним воспоминанием, Якуши кивнул самому себе, удивляясь, что мозг продолжал по привычке усиленно работать, даже когда он этого не хотел.
Устало приземлившись на камень в тени раскидистого клёна недалеко от входа, Кабуто скинул дорожную сумку, снял и бросил на нее очки, закрыв руками лицо. Надавив на веки до светящихся кругов перед глазами, он терпеливо поджидал очередного погружения в то самое пограничное состояние между забытьём и явью, в котором он пребывал основную часть времени после того, как Орочимару не стало. Однако сознание оставалось отвратительно ясным, заставляя улавливать звуки и движения, анализировать полученную информацию, снова мучительно думать.
- Добрый день! – раздалось совсем рядом.
Кабуто не отреагировал, ведь вряд ли приветствие было адресовано ему.
- Здравствуйте! – более настойчиво и гораздо ближе, чем в прошлый раз, прозвучал женский голос.
Кабуто дернулся, убрал от лица руки и, прищурившись, принялся изучать обратившуюся к нему женщину. Через несколько мгновений он, наконец, сообразил, почему ее лицо и фигура расплываются перед глазами, и принялся судорожно шарить по карманам и рыться в сумке. Женщина наклонилась, подняла с земли упавшие очки и протянула их ему.
- Спасибо.
Очки моментально заняли свое законное место у него на переносице, и Кабуто вернулся к изучению незнакомки.
Это была хрупкая молодая женщина небольшого роста. Её одежда была гражданской, но опытный глаз ирьёнина легко угадал в ней шиноби по осанке и манере держаться. Кабуто не назвал бы её красивой, скорее милой. Пепельные волосы были собраны в небрежный узел на затылке, чуть вздёрнутый нос придавал ей озорства. Она была одета в простую юкату и тонкой рукой придерживала перекинутую через плечо сумку. На первый взгляд ничего особенного в ней не было, если не считать огромных, внимательно изучавших его ярко-зеленых лучистых глаз.
- Я могу Вам чем-то помочь? Вы себя хорошо чувствуете? – девушка скользнула взглядом по спрятанной в складках плаща правой руке Кабуто и сделала плавный, едва заметный шаг назад.
- Вполне, – Якуши сильнее сжал спрятанный под плащом кунай и ухватился другой рукой за ручку дорожной сумки, недоверчиво нахмурившись и бросив быстрые взгляды по сторонам.