Дремлющее зло, оно породило орден и болезнь и, судя по видению битвы и снам, что я видел в Пути Сердца, эпицентром всего действительно является это яйцо и да, из этого исходит, что вылупление его не принесет нам ничего хорошего.
– И что произойдет, когда оно вылупиться? – на всякий случай спросил я, памятуя слова умирающего Бернла Латайза, мужа Ливиэль.
– Ты уже и сам знаешь, гелл… – сказал он осекшись. – Когда Наследник Вордарога покинет свою колыбель и вольет пламя в рану мира, тогда наступит конец всему, мир погибнет и мы все заодно с ним.
Хм, он почти что процитировал слова Бернла, следил за мной что ли?
– И каков наш план? – вопросил я.
– План слишком обширен, чтобы тебе увидеть его целиком, – заговорил он, – я могу лишь немного разъяснить его суть и важнейшие части картины, что Гриндис видит детально, в отличие от нас.
От излагаемых им заумностей у меня закружилась голова, я испил еще чайку и развесил уши. Рич пронаблюдал за мной с таликой тревоги, насупился, поняв, что приступ прошел, и снова заговорил:
– Некоторые кусочки мозаики просто распадаются у Гриндиса на глазах, другие, не менее тревожные губят его, но все равно мир ухитряется обращать даже помехи себе на пользу. Взять к примеру его детей, вечно зеленых Саури, над которыми отец потерял контроль и не может единолично направить их в бой. Война идет и фронт простирается по всему миру.
Тут я вспомнил слова первого увиденного мной Саури по имени Самилон, что оказался отцом моего Мутари, моего друга и товарища. “Хоть он и послал меня, он уже слишком слаб, чтобы мной командовать” – тогда сказал он, перед тем, как пустить в меня свое бушующее пламя. Контроль, значит, потерял, частичный или полный, как у ордена над своими адептами? Могущество, сила собрать невиданный легион зеленых драконов и уничтожить врага. Схожи они иль нет? Вордарог и Гриндис? Тут Рич провел крылом у меня перед лицом:
– Не заснул?
– Ах, да, продолжай, пожалуйста, задумался, прости, – пролепетал я.
– Потеря контроля над детенышами лишь крупица невзгод. – с грустью в голосе проложил повесть дракон. – В путях стало намного опаснее, переходы меж гранями зажили собственной жизнью и превратились в хаос… Одни зажигаются, другие тухнут, скорее всего из-за ослабшего мира Раэлы и Айрэлы гаснут, Гриндис лишь обращает эти коллизии себе на пользу.
Ого, ничего себе, вот это мощь, вот это выдержка, и ум невероятный…
Тем временем Рич говорил:
– Чтобы помешать ордену, Гриндис поочередно гасит и разжигает их, топит во мраке ночную навигацию в некоторых швах, где орден особенно силен, Айрэлы еще можно как-то пережить, но смерь солнца невозможно, он старается сохранить как можно больше жизней, ведь трудно управлять телом, когда оно болеет.
Ууу, вот почему в Глоу я не видел Айрэла и в грани с Твердыней Каршина тоже. Мир только экономит силы и тем самым сбивает врага с толку, замедляя его победную поступь.
– Оружие, меч, частичку собственного сердца дал тебе он, дабы ты нес его свет и не дал ему самому погрязнуть во тьме, – продолжал аватар.
Я быстро глянул на лежавшие на левом подлокотнике ножны Айрэлис, чуть удивившись, отвел взгляд, направив его на Лейглавирн. Только что получив ножны из переплетенных перьев геллов и перепончатых крыльев драконов, я по-прежнему до конца не осознавал важность этого предмета.
– Встань, яви Лепестки чуткости свету нашему, – трепещущим языком пламени повелел аватар.
Да, я быстро забыл и Нантис, что тогда так сильно не хотел отпускать, и Айру, которая столько раз выручала меня, все вещи казались мне ничтожными по сравнению с сердечным мечом. Завладев оружием, я встал, или, возможно, завладев мной, меч повел мою руку к ножнам, заставил подняться и вынуть его. Протянутое вверх красноватое лезвие, словно впитало в себя огонь очага и отняло цвет у дворецкого. Лепестки чуткости зажглись зеленым огнем, острота, как будто разрезала нависший надомной воздух. Мощь на свободе!
– Почувствуй же! – возгласил дракон.
Почувствуй, ранее я бы спросил: “Почувствуй, что?” Но сейчас это совсем не было мне необходимо, все уже чувствовалось, ощущалось и тянулось к одной цели, все ощущения стремились к одному и тому же предмету, к сердцу. Стены жилища, в котором мы сейчас находились будто потускнели и стали призрачными, эпицентр всего, к чему я стремился в последнее время, проступил, надзирая над всем и затмевая все остальное.
Взаимодействие в виде объект, субъект в данном случае совсем не котировалось, мы обменивались между собой энергиями, я с мечом, а Лейглавирн с сердцем. От артефакта в моей руке исходила увиденная мной только сейчас пульсирующая нить. Она приходила к сердцу, теряясь в глубине его граней. Нить связывала нас, как крепкая веревка, скрученная в трое, впитывая искорки энергии прямо из воздуха передо мной.