- Когда? – тут же понял Алекс, о чем она говорит и нахмурился.
- Она сказала, что уже подготовила все документы. На днях. Вы должны ее остановить, пожалуйста! – она умоляюще на него посмотрела, - Наверно, даже силой. Боюсь, ни на какие уговоры она не согласиться.
- Я понял. Да, я знаю, где его найти, - он понимающе кивал.
- Я очень надеюсь на вас. Меня она слушать не стала. Она никогда меня не слушала, - улыбнулась Гудрун, и тяжело вздохнув, добавила, - Впрочем, как и я ее.
Было удивительно тихо и безлюдно. Странно, почему ей раньше всегда казалось, что на мосту обязательно должен дуть ветер. Низко-низко над водой стояло огромное красное солнце и казалось таким близким и таким доступным, что руку протяни и коснешься. Таким же близким и доступным в одном шаге от нее стояло сейчас ее счастье. Казалось, протяни руку и останься с ним навсегда. Что может быть проще? Но это тоже была лишь красивая иллюзия. Ей пора было возвращаться. Она интуитивно обернулась и сделала шаг назад. Ей нужно было сосредоточиться, чтобы вернуться, но она не могла отвернуться.
- Не обязательно поворачиваться, чтобы открыть выход, - подсказал ей Алекс, - ты можешь открыть проход в любом месте, на которое смотришь. Даже сквозь меня.
Он улыбнулся. И она решила выйти прямо в это закатное солнце, и с вызовом посмотрела прямо на него. И Солнце сдалось. Прямо с центра оно словно разъехалось к краям и вместо красного стало серым, серым как стены ее одинокого монашеского дома на всю оставшуюся жизнь.
- До свидания, Алекс! – сказала она, уже делая первый шаг.
- Прощай, мой Хороший отрезок пути! – ответил ей Алекс, так всегда переводила её имя его упрямая Лулу.
Она улыбнулась в ответ и медленно пошла вперед.
- Гудрун! – вдруг крикнул он, когда она почти уже скрылась, - Я люблю тебя!
Она успела обернуться и через мгновенье исчезла.
А Ирма всё же вернулась в военную Варшаву. И весь 1941 год проработала в варшавском гетто. Помогала как могла и чем могла. Немка по происхождению она не смогла смириться с геноцидом еврейского народа. Эти люди восхищали ее, поражали ее, они стали ее друзьями. Она не могла и не хотела их бросать. Там же в гетто она родила свою дочь. Стас метался между своей работой и женой с ребенком, между прошлым и будущим, между городами и странами, он умолял ее вернуться, он умолял отдать ему хотя бы дочь. Но она всегда находила поводы еще ненадолго остаться, и не отнимать у неё малышку. При всей своей легкости и мягкости она была невероятно упряма. Она заболела тифом и чуть не умерла, в это время ее дочь вместе с другими еврейскими детьми успели вывезти из гетто с помощью членов Жеготы, подпольного Совета помощи евреям. А едва сумевшую поправиться Ирму отправили вместе с остальными в Освенцим. Стас опоздал всего на несколько часов. В то время никто не знал, что из лагеря ей будет уже не выбраться. Стас сделал почти невозможное - он подкупил половину охранников, чтобы ее спасти, но после экспериментов доктора Менгеле никого не оставляли в живых. Он все же вынес ее из лагеря, но она умерла у него на руках. Последнее, о чем она его попросила - поцеловать за нее дочь. Последнее, о чем она попросила Гудрун в Замке кер - пусть об этом знают. Ей было 21 год. Но до этого у них с Ирмой будет еще одна встреча, которая изменит жизнь Гудрун навсегда.
Глава 35. Орден Лимонного Дерева
- Спасибо, что пришёл! – привычно поприветствовал Феликса Командор.
В свои двадцать восемь лет Феликс был не самым молодым членом Ордена Лимонного Дерева, но самым ранним по возрасту, в котором его посвятили в Рыцари. Он этим не гордился, возможно, просто недооценил, но Орден стал его семьей в тот же день, что он стал алисангом. Орден и был его семьей – его отец был его Магистром, а мачеха – одним из рыцарей. Кроме Клары еще две женщины имели это почетное звание, хотя Феликс никогда не считал это звание почетным – Орден был тайным и возложенные на них обязанности нельзя было игнорировать, отложить или перенести. Даже смерть не признавалась уважительной причиной для пропуска Совета. К слову сказать, пятеро из одиннадцати его членов официально считались мертвыми, в том числе и Командор.
В том, что заседание было срочным и причина, побудившая Командора созвать Совет серьезной не возникало сомнений – Командор никогда не дергал по пустякам своих людей и на часах было пять утра.