Бабочка ревновала зелёной завистью, глядя на эти их расшаркивания, и становилась неистово-изумрудной каждый раз, когда вечером у костра Ратвис заводил разговоры именно с этой великаншей.
— Тупая дылда! — шептала она Таэл. — Все космы бы ей повыдёргивала, стерве конопатой.
Но скромная девушка в ответ на его внимание только сильнее опускала глаза в землю и молча переплетала свою косу. Нравился ли он ей? Несомненно! Иом в порыве ревности даже, пролетая мимо, как-то намеренно плюнула ей в кружку. Но Бол даже не заметила, что выпила воду с ядовитой бабочкиной слюной. Бол — так звали эти робкую титаншу. Нравилась ли она Ратвису? Вот это был вопрос, который действительно волновал Таэл. И дни напролёт она проводила на полигоне, пытаясь разгадать эту загадку.
Иногда их навешал Эмэн. Надо отдать должное её помешанному на войне братцу — как командующий он был хорош. Он умудрялся подбирать на учениях такие пары, чтобы обоим соревнующимся было неудобно, а значит, они выкладывались по полной. То квартанцам приходилось стоять по пояс в воде, отбиваясь от русалок голыми руками. То приземистым горным гномам приходилось уворачиваться от плотных роёв пчёл. А гномы что стоя на ногах, что лёжа на боку выглядели почти одинаково, и пчёлы жалили бы их нещадно, если бы перед ними стояла такая задача.
— Таэл, ты бы держалась где-нибудь в теньке. А то к моменту коронации станешь смуглой как рыночная торговка. Люди решат, что наша мать согрешила с арапом, — подшучивал над ней Эмэн, прекрасно зная, что солнечные лучи беспрепятственно проходят сквозь неё. Сам же он всегда появлялся на учениях в теле одного из слуг. И его армия была уверена, что именно так и выглядит их будущий главнокомандующий. И Таэл решила поступить также. Она отобрала четырёх служанок: рыжую, брюнетку, блондинку и шатенку. Одела их в одежду жриц своего храма и преподнесла их присутствие как желание богов благословить эти учения и воинов на ратные подвиги.
Ратвис не проявил интереса ни к одной из них, как бы они не старались.
— Слушай, может ему нравятся парни? — подсказала ей бабочка. — Говорят, среди людей таких полно.
И Таэл как дура нарядилась в поварёнка и полдня разливала по тарелкам какую-то бурду, подаваемую на обед. То и дело роняя ложки, потому что эта назойливая бабочка сказала, что нужно наклоняться ниже и непременно мягким местом к испытуемому. В результате заслужила несколько безобидных прозвищ, типа Растяпа и Криволапа, но Ратвису не приглянулась опять.
Строго говоря, поварёнком была коротко стриженая девочка — боги не могли вселяться в противоположный пол, но этого всё равно никто не заметил.
— Слушай, да что не так с этим парнем? — делилась она со своей подругой Капустницей, как она её звала, хотя та была Махаоном королевских кровей.
— Ну, не русалка же ему нужна? Я видела, как беспощадно он перекидывал через плечо этих скользких чешуехвосток.
— Конечно! Тем более они размножаются как рыбы, проще говорят, мечут икру в ямку. Зачем ему такой лосось? — поддержала её подруга. — Скажи, а в какой храм он ходит?
— Да, ясно в какой. В Эмэнский. К Богу войны и врачевания.
— А он у тебя странный, — отозвалась бабочка. — Даже не верится, что твой родной брат.
— Только не говори мне, что теперь тебе нравится мой бледнолицый брат.
— Я и не говорю, — хмыкнула бабочка. — Завтра все возвращаются по домам. А через неделю мы уходим в настоящий поход. Там возможно, будут настоящие люди. И возможно нам придётся сражаться по-настоящему. Поэтому на дорогу Ратвис обязательно зайдёт в один храм… — Она сделала многозначительную паузу. — Возможно, именно там тебе и откроется истина.
— Не смеши меня, Иом! Истина ясна и так. Он не любит никого, также как и я. Но мы боги просто не умеем любить. А он, возможно, пока не встретил ту самую единственную. Вот и весь секрет.
— Наивная юная богиня, не познавшая любви и мужской ласки, — фыркнула Иом. — Все вояки ходят перед походом в один и тот же храм. Там, где им дают насладиться женским телом. Думаю, в последний вечер ты найдёшь его именно там.
Вечером, может быть. Сегодня как раз был последний день перед походом. Но до вечера ещё было далеко, а её обязанности никто не отменял. И утром Таэл снова скучала в статуе, нежась в лучах утреннего солнца в пустом и открытом настежь храме.