Сьюзан ждала его у входа на станцию; она была одета в бело-золотое платье с низким вырезом. Реджинальд мигом позабыл о толстухе, отбросил все мысли об элементалах в тот темный мир на задворках сознания, где им и надлежало оставаться, и окунулся в сияние холодной красоты Сьюзан. Кровь пела в венах, когда он целовал Сьюзан, и он хотел говорить красивые слова, но вместо этого произнес:
— В городе жарко.
— Бедняжка. — Она взяла его под руку, и они медленно пошли к машине. — Ты выглядишь усталым. Но не беспокойся, семь дней загородного безделья — то, что тебе нужно.
— Семь дней косить траву, подрезать изгороди, мотыжить землю и колоть дрова, — он рассмеялся, и голос его звучал молодо и беззаботно. — А что ты сегодня делала?
Она открыла дверь машины.
— Садись, я поведу. Делала? Мыла окна, выбивала ковры, проветривала постели — делала все, что нужно делать в коттедже, где никто не жил три месяца. Ты помнишь, что перед отъездом нужно было выключить газ и закрыть заднюю дверь?
Реджинальд тоже сел в машину и с довольным вздохом устроился поудобнее.
— Да, я еще отказался от молока и газет, включил сигнализацию и смыл в туалете.
— Хорошо.
Сьюзан выехала с парковки перед станцией, и машина легко покатилась под навесом деревьев, ветви которых смыкались над прямой дорогой. Реджинальд закрыл глаза, и редкие солнечные лучи скользили по его округлому, приятному лицу.
— Сегодня я высплюсь. Боже, я устал, вымотался, почти как...
Он умолк, открыл глаза, потом нахмурился.
— Почти как кто? — Сьюзан озабоченно посмотрела в его сторону. — Слушай, ты не думаешь, что тебе стоит повидать доктора? Я имею в виду, что похоже, будто ты измучился.
Он принужденно рассмеялся.
— Ерунда. Все дело в жаркой погоде и духоте в городе. Нет, дай мне три или четыре дня на свежем воздухе, сытные блюда три раза в день, приготовленные твоими нежными руками — и я буду готов ко всему.
— Я не готовлю сытно. Это скорее модные трапезы. Но честно говоря, ты выглядишь каким-то бледным. Я заставлю тебя побольше гулять.
Он улыбнулся.
— Заставлять меня не придется.
Машина выехала из-под зеленой завесы, и солнечный свет обрушился на них в полную мощь. Реджинальд открыл бардачок и достал солнечные очки. Он протянул очки Сьюзан, а другие надел сам.
— Нам нужно поставить затененное переднее стекло. Когда свет так бьет в лицо — это чертовски опасно.
Сьюзан переключила передачу.
— Не ругайся, дорогой. Это на тебя непохоже.
— Я не ругаюсь. Чертовски — вполне респектабельное слово в наши дни.
— Но оно звучит нехорошо, когда его произно - сишь ты. Ты все-таки не чертовский тип.
— О ! — Реджинальд сморщился и откинулся на спинку сиденья. Тут он снова услышал голос Сьюзан.
— Дорогой, не хочу к тебе придираться, но не криви так левое плечо. Так ты мне напоминаешь горбуна из Нотр-Дам.
Реджинальд вздрогнул, повернув голову, и слабый холодок коснулся его спины.
— Что?
Сьюзан радостно рассмеялась; в вечернем солнечном свете ее кожа приобретала оттенок золота и слоновой кости.
— Это заставит тебя сидеть прямо. «О человек, суетны дела твои».
Машина скользнула за поворот дороги, и перед ними возник коттедж — словно курица, высиживающая яйца, укрылась за аккуратно подстриженной живой изгородью. Сьюзен отворила входную дверь, и Мистер Хоукинс радостно залаял и запрыгал на задних лапах, прося, чтобы ему почесали за ушами.
— Тише, ты, чудовище, — Сьюзан потрепала пса по кудлатой голове и скрылась в кухне.
Реджинальд сказал: «Привет, малыш, как ты?» И Мистер Хоукинс начал вилять хвостом, но потом, пару раз осторожно принюхавшись, развернулся и помчался в гостиную.
— Кажется, Мистер Хоукинс от меня сбежал, — сказал Реджинальд, входя в кухню, где Сьюзан осматривала жаркое, извлеченное из духовки.
— Еще примерно минут пятнадцать, — сообщила она. — А что ты сказал?
— Говорю, кажется, Мистер Хоукинс меня бросил. Похоже, я как-то не так пахну или еще что- нибудь.
— Может, думает, что тебе надо принять ванну. Почему бы это и не сделать до обеда? Я достала широкие брюки и белую рубашку; ты почувствуешь себя гораздо лучше.
— Эй... — Реджинальд подобрался к Сьюзан поближе. — Ты намекаешь, что от меня воняет?
Сьюзан обернулась к нему; в глазах ее блестели озорные искры.
— Если твой лучший друг тебе не сказал, с чего же мне говорить?
Реджинальд стоял всего в двух футах от Сьюзан, его рука взметнулась над ее блестящим белым плечом, и он с притворным гневом провозгласил: