«Духовка. духовка. Кэрон. сказала. выключить. ее».
Он был на кухне, смотрел на серо-белую газовую духовку; маленькие безголовые змейки черного дыма застенчиво выползали из-за краев двери. Он оплакал смерть испорченного блюда, потом в тревоге обернулся, обнаружив себя в залитой пламенем пещере, где гигантская запеканка пузырилась и шипела, ее поверхность была почерневшим лицом, покрытым взрывающимися волдырями.
«Должен. был. выключить».
Он находился в центре синего пламени. Прекрасный синий пузырь дрожащего света, который вылетел в сторону и вверх в безграничное пространство, и он не чувствовал страха или удивления, только безмятежное понимание, что сейчас у него нет размера или формы. Он вернулся к первоначальной искре, которую, в самом начале, выбросил могучий космический огонь.
«Она. скоро. вернется».
Мысль вернула его назад в гостиную, где он метался по стенам в неистовстве беспомощного ужаса, пока наконец своеобразная усталость, которая не имела ничего общего с усталостью тела, не заставила его остановиться на столе.
Он должен принять. Попытаться понять. Он мертв. Мертв... мертв... мертв. Но так ли это? Истинный Гурни Слейд был очень даже жив. Он все еще мог думать, даже до известной степени двигаться. В самом деле, если переходить к голым фактам, ему недоставало только тела.
Какое-то время он обдумывал эту мысль, потом позволил ей развернуться. Каковы главные функции физического тела? Ну, самая существенная — дыхание, потом речь и, конечно, движение.
Движение! Каково это — ходить? Гурни попытался вспомнить. Странно, он всегда принимал это фундаментальное действие как должное и никогда на самом деле не замечал связанных с ним чувств. Во-первых, было чувство твердой поверхности под ногами, потом плавная работа мышц ног и, возможно, автоматические взмахи рук. Побужденный импульсом экспериментатора, Гурни поднялся на высоту примерно шести футов и начал медленно двигаться по полу. Он попытался представить твердую поверхность, по которой шла пара правильных ног — обутых в крепкие ботинки. Тут же он оказался глубоко в густом ворсе ковра; ножка стола парила над ним как ствол могучего дуба. Он метнулся вверх, подгоняемый взрывом раздражения.
Он достиг высоты своего роста и попытался снова, но на этот раз сконцентрировался на форме, которая перемещалась на двух ногах. Это точно был ответ; он не должен думать о поле. В конце концов, никто о нем не думал — его существование принималось как должное. Сейчас он был в овальной коробке — другими словами, голове — глядя из двух маленьких окон, а ниже была покрытая плотью костяная клетка, скрывающая беспорядочный набор кишок, сердца, легких и печени. Ее поддерживала пара шарнирных подвижных столбов, которые в свою очередь были прикреплены к плоским объектам с десятью пальцами под названием «стопы».
Он сконцентрировал всю свою ментальную силу (если это было правильное определение) на этом желанном состоянии бытия. Ноги качались... нет, не так, черт возьми. Ноги поднимали стопы и ставили их на настоящий пушистый ковер. Голова смотрела вперед, глаза не мигали, рот был закрыт; сердце билось со скоростью семьдесят два удара в минуту, легкие знали свое дело: вдыхали и выдыхали, и кишки не двигались.
Гурни развернулся, когда достиг двери, и уверенно пересек комнату в обратном направлении.
Теперь еще раз. Он смотрел через два маленьких окна с окаймленными бахромой шторами снаружи. Его рот — щель с губами — был крепко сжат. Сердце билось ровно, печень работала, легкие вдыхали перед выдохом, кишки громыхали.
Потом он наткнулся на стол.
Он ступил твердой ногой на покрытый ковром пол.
Он не услышал звука, но было чувство. Или скорее эмоция. Радость того, кто творит.
Он поднялся по лестнице по одной ступеньке за раз, смотря прямо перед собой через маленькие окна. И у него появилось огромное желание увидеть то, что он создал. Насладиться своим творением.
Он поднялся на лестничную площадку, потом повернулся и вошел в спальню. Он испытывал некоторое беспокойство, потому что не мог слышать, не мог посмотреть налево или направо, а также вверх или вниз. Шея! Он забыл о шее. Никогда не задумывался — должно быть, это основы, иначе он не смог бы ходить, чувствовать пол под ногами, или смотреть в маленькие окошки.
Он стоял перед зеркалом на гардеробе и рассматривал свое творение. Холодный ужас обрушился на него и сохранил отраженную картинку неподвижной на целую секунду. Лицо было овальным, белым, безволосым; на нем была тонкая щель, служившая ртом, но не имелось носа, ушей и шеи. Два маленьких молочно-белых окна тупо смотрели на своего создателя. Голова, если ее можно так назвать, сидела на бочкообразном... нечто, и он забыл о руках. Потом он осознал, что забыл кое-что еще, но в данных обстоятельствах это казалось неважным.