«Она не должна это увидеть».
Он подошел к сараю и вытащил кирку и лопату.
Каждый человек должен закопать свое прошлое.
Кэрон пришла домой в десять тридцать.
Гурни слышал, как зарычала машина, когда она переключила передачу и завернула на подъездную дорожку. Шаги на гравии, скрип гаражной двери, ворчание двигателя, и задернутые шторы на миг сверкнули светом. Потом гаражные двери захлопнулись, шаги подошли к передней двери, ключ звякнул в замке, и она оказалась здесь — в холле.
— Гурни?
Ее голос был ясным, таким знакомым, но все же ему казалось, что он раздался из времени, которое давно прошло.
— Гурни, ты здесь, дорогой?
Она прижала свою прохладную щеку к его щеке и нежно обняла его.
— Извини. Я поздно, но маме было нехорошо, и я подумала, что лучше дождусь возвращения Милдред. Ты думал, что я никогда не вернусь?
— Красивые женщины всегда опаздывают, — сказал он.
— Льстец.
Она отпрянула и вошла в гостиную, снимая перчатки и пальто, потом поправила яркие рыжеватые волосы, глядя в зеркало над камином.
— Боже, какая я растрепанная. Ужин сгорел?
— Ну... — начал он.
— Ты забыл, что нужно выключить духовку?
— Вроде того. забыл.
— Как ты мог! Черт побери! Честно, это уже слишком. Тебе нужно было всего лишь повернуть ручку. Черт! Мама была права: чем быстрее женщины научатся откладывать яйца, тем лучше.
Она вошла в кухню, и он услышал восклицания, звон посуды на столе, за которым почти тут же последовал тихий смех.
— Поговорим о сгоревшем жертвоприношении.
Он сел в кресло, закурил сигарету, сделал несколько затяжек, потом быстро потушил ее в пепельнице. Дым на вкус казался странно горше.
— Яйца и ветчина, — выкрикнул голос Кэрон, — это все, что у нас есть. Сварить яйцо-пашот или пожарить?
Гурни привиделись яйца, плавающие на растопленном жире в сковородке; два глаза мертвеца. Он проглотил острую боль поднимающейся тошноты.
— Пашот.
— Хорошо, будут яйца-пашот и ветчина. Что ты делал, пока меня не было?
— Подстриг траву. Немного покопал.
— Копал, — звон тарелок, рев газовой горелки, — что, черт возьми , ты копал?
— О, — он пожал плечами, — закопал старый мусор.
Ее шаги ходили взад-вперед по кухне.
— Ты не хотел переусердствовать. Я думала, утром ты выглядел довольно потрепанным. У тебя еще были боли в груди?
— Нет, — сказал он и улыбнулся, — больше никакой боли.
— Думаю, это было несварение. Будь ангелом и накрой на стол.
Он накрыл стол скатертью с голубыми краями, аккуратно положил ножи, вилки и ложки на их традиционные места, потом вернулся к креслу.
Он был голоден.
Это был не ноющий голод. Не приятное желание еды, от которого рот сочится предвкушаемым наслаждением, но страстное желание насыщения, которое наполняет все тело. Результатом этого голода была растущая слабость, которая сильно пугала его. Насколько сильным, фактически выносливым, было его новое тело, созданное из темных потерь его души? Он встал, когда вошла Кэрон, толкая тележку для еды, и быстро сел за стол.
— Бедняжка изголодался? — Она поставила перед ним тарелку с ветчиной, яйцами-пашот и жареной картошкой. — Только ты виноват, что запеканка сгорела. Не представляю, что на тебя нашло.
Он схватил нож и вилку и отрезал кусок шипящей ветчины.
— Увлекся. Забыл о времени.
— Увлекся стрижкой травы! — Она рассмеялась сладким серебряным смехом, в то время когда Гурни засовывал кусок ветчины в рот.
Вкус был неправильным. Словно он жевал подогретую, давно мертвую плоть; его желудок взбунтовался, и он выплюнул еду. Она лежала на скатерти как отвратительное грязное пятно; полу- пережеванное мясо казалось скопищем красных червей.
— Какого... — Кэрон привстала со стула и посмотрела на него с удивлением и страхом. — Ты заболел? Ради всего святого, что происходит?
— Ветчина, — Гурни указал на нее вилкой, — стухла. Сгнила.
— Ерунда, — Кэрон положила маленький кусочек в рот и прожевала с выражением жалкой тревоги. — Свежая. С ветчиной все в порядке. Это ты. Я знала, что что-то не так, как только вошла в переднюю дверь. Ты заболел.
— Черт возьми! — Гурни бросил нож и вилку и содрогнулся. — Со мной все в порядке. Я чувствую себя чудесно и хочу есть. Я чертовски голоден, но не могу есть эту гадость.
— Думаю, тебе лучше посидеть спокойно несколько минут, пока я не принесу тряпку.