— Не глупи. Создай себя, это твое посмертное право. Не трать энергию на порхание обезумевшего мотылька. Ты меня слышишь? Успокойся.
После нескольких кругов по комнате пятнышко тени остановилось в пяти футах шести дюймах от пола, то есть на уровне носа Гурни, и между ним и зеркалом.
— Так-то лучше. А теперь сконцентрируйся. Подумай обо всех темных вещах. Купайся в темных водах полузабытых грехов; вспомни все поступки, которые почти забыла, потом позволь мыслям стать трубками, которые засасывают... Вот так. Господи, ты быстро усваиваешь, но, думаю, у женщин больше темных мыслей в головах.
Ее скелет сформировался очень легко; внутренние органы заняли свое место, плоть покрыла кости, и вскоре она была готова.
Кэрон сделала первый глубокий вдох, потом быстро вновь обрела язык.
— Ублюдок!
— Ну, ну, — он протестующе поднял руку, — успокойся...
Внезапно она разрыдалась, и он обнял прекрасное белое тело, и нежно поцеловал ее.
— Ну, ну. Все закончилось. Я так скучал по тебе, мне было одиноко. Ужасное одиночество проклятого.
— Зачем ты это сделал? — Она вытерла глаза тыльной стороной руки. — Зачем ты это сделал?
— Всякий пьет того, кого любит, — неправильно процитировал он. — Ты была рядом, я нуждался в тебе. Думаю, в глубине души я хотел, чтобы ты присоединилась ко мне.
— И мы больше никогда не расстанемся?
Он покачал головой.
— Никогда. Ночь будет принадлежать нам вечно.
— И никаких кольев в сердце? Никаких поджогов?
Он рассмеялся.
— Это цивилизованная страна.
С дороги, граничащей с их садом, донеслось пение. Голос взвился в поклонении Бахусу. Не мелодичный голос — он был хриплым, неприятным уху — но глаза Кэрон заблестели от чудесной, прекрасной радости.
«Нелли Дин, о Нелли Дин.
Черт возьми, где ты была.»
— Путешественник возвращается домой на волнах вина, — мягко сказал Гурни.
— Я так голодна, — прошептала Кэрон.
— У тебя есть время перекусить, — заверил ее Гурни. — На твоем месте я бы не медлил.
— Думаешь, я буду?
Она на цыпочках подошла к двери, прекрасная лесная нимфа, ее глаза сияли девичьим предвкушением. Она остановилась.
— Ты не пойдешь со мной?
— Спасибо, я ужинал.
Он ждал. Певец приблизился; его припев был данью плодородному воображению.
«О Нелли Дин, я пойду за тобой,
Если ты запрыгнешь на травянистый холм,
Я столкну тебя,
Потом я...»
— Ой, что за !
— А ! — кивнул Гурни. — Он увидел.
Пауза. Потом:
— Чтоб мне провалиться! В чем мать родила! Ну, иди сюда.
Его крик начался на высокой ноте, затем сменившись отвратительным бульканьем. Гурни лег на кровать и счастливо задумался о предстоящих годах. Конечно, их похоронят на погосте, но это будет не важно, и кто-то другой будет жить в коттедже. Он надеялся, что это будет порядочная семья, большая семья, с которой они с Кэрон смогут поладить. Кто знает, со временем они могут построить процветающее сообщество.
Вернулась Кэрон, с кровавым ртом и влажными глазами; ее зубы казались красными жемчужинами.
— Я наелась до отвала, — призналась она.
— Ты выглядишь великолепно. Как Афродита, съевшая красный виноград.
— О, я испачкалась? Пожалуйста, не говори, что я испачкалась.
— Иди и умой лицо, — сказал он, — но поторопись. Скоро рассвет, и нам придется уйти.
Она вошла в ванную, и он услышал звук бегущей воды. Как ошибались старые сказки — будто бы вода могла не только очищать. Смыть следы греха, очистить лицо с красивыми, мягкими губами, ласкать руки.
В его голове была музыка — пульсирующие барабаны, сталкивающиеся тарелки, трепещущие скрипки — и он был богом плоти, высшим властелином крови, истинным королем ночи. Он встал и направлялся в ванную, когда Кэрон издала приглушенный крик, и внезапно они оба стали атомами сознания, парящими по комнате.
Первые бледные пальцы рассвета проникли сквозь шторы, и снаружи, в саду, восходящее солнце улыбалось новорожденному дню. Тени медленно отступили, словно ища защиты от несущего смерть света, в то время как лютик раскрыл свои желтые лепестки и возрадовался, что ночь мертва.
В саду, под ракитником, где тени все еще таились не потревоженными, скворец выклевал извивающегося червя из свежезаполненной могилы.