– Никто не знает об этой фотографии, никто, кроме меня и Одессы. Я сам не видел ее много лет. Просто вспомнил, потому что раньше из-за нее мне снились кошмары. В детстве мы с Дарнли вынимали все фотографии мертвых Сэвиджей и рассматривали их, и эта пугала меня больше всех. Это моя прапрабабушка, и она была первой, кто жил в доме в Бельдаме. А фотография и рисунок, который нарисовала Индия, так похожи.
– Не совсем, – сказал Люкер. – Платья разные. Наряд на фотографии явно относится к более раннему периоду, чем тот, что нарисовала Индия. Фотография сделана примерно в 1865 году, а рисунок Индии – на десять лет позже.
– Откуда ты знаешь?
Люкер пожал плечами.
– Я знаю кое-что об американском костюме, вот и все, и это очевидно. Если бы Индия просто копировала фотографию, она бы и платье скопировала. Она не могла сама придумать другое платье, которое вошло в моду через десять лет, – Индия, к моему сожалению, ничего не знает об истории моды.
– Но что это значит, почему платья разные? – недоуменно спросил Дофин.
– Понятия не имею, – ответил Люкер, – я ничего не понимаю.
Люкер оставил рисунок Индии и пообещал Дофину, что на следующий день тщательнее ее расспросит – что это могло значить, никто из них не понимал. Люкер выразил надежду, что это портвейн сбивает их с толку, а утром загадка разрешится каким-нибудь простым и благополучным образом.
Дофин отнес фотокарточку в кабинет и поместил в шкатулку с фотографиями трупов всех Сэвиджей, умерших за последние сто тридцать лет. Через неделю к ним добавится и его мать, так как фотограф посетил церковь Святого Иуды Фаддея за час до похорон. Он повернул ключ в замке шкатулки и спрятал его в другом ящичке шкафа для документов. Задумчиво и медленно Дофин прошел через темные коридоры дома обратно на застекленную веранду. Он выключил свет, но затем, в темноте и легком опьянении, ударился головой о клетку с попугаем.
– Ой, – прошептал он, – прости, Нэйлз, ты в порядке?
Дофин улыбнулся, вспомнив, с какой любовью мать относилась к крикливой птице, несмотря на разочаровывающую бессловесность той. Он поднял чехол и заглянул внутрь.
Попугай взмахнул переливающимися кроваво-красными крыльями и просунул клюв между прутьев. Его плоский черный глаз отражал свет, которого не было в комнате. Впервые за восемь лет жизни попугай заговорил. Холодно подражая голосу Люкера МакКрэя, попугай закричал:
– Мамаши Сэвиджей жрут своих детей!
Глава 4
Так как следующее утро было потрачено на подготовку к поездке в Бельдам, о настораживающем совпадении вековой фотографии и бессознательного рисунка Индии позабыли. Дневной свет не принес решения, но даровал безразличие.
Прибыв в Алабаму лишь накануне, Люкер и Индия даже не распаковывали вещи, поэтому им не составило труда подготовиться к следующему путешествию. А Одессе было почти нечего брать с собой: Ли привезла ее в Малый дом с одним плетеным чемоданчиком. Но Дофина ожидали неизбежные ранние звонки, и это замедлило последующие дела, так что Ли и Большой Барбаре пришлось какое-то время бегать по друзьям, прощаться, возвращать взятые взаймы вещи и умолять, чтобы некоторые мелкие, но важные дела были решены в их, возможно, продолжительное отсутствие. Ли не могла поверить, что Мэриэн Сэвидж умерла всего четыре дня назад. Иногда во время визитов ее осаживали, напоминая, что она должна горевать, и та отвечала, что да, поэтому им просто необходимо сбежать от всего этого ненадолго, а куда еще поехать, кроме как в Бельдам, место настолько удаленное, что с таким же успехом можно оказаться на краю света?
Индия разбудила Люкера в девять, пошла на кухню и приготовила кофе – слугам в этом она не доверяла, – отнесла в комнату и опять его разбудила.
– О боже, – прошептал он, – спасибо.
Люкер отхлебнул кофе, отставил чашку в сторону, встал и несколько минут, спотыкаясь, бродил по комнате голым.
– Если хочешь в ванную, – сказала Индия, сидя в глубоком кресле с кофе, аккуратно поставленным на узкий подлокотник, – она там, – и указала в сторону.
Когда Люкер вернулся, Индия разложила его одежду.
– Мы сегодня увидимся с твоим отцом? – спросила она. Индия предпочитала не называть этого человека ни по христианскому имени, ни по тошнотворному, обременительному обращению «дедушка».
– Да, – ответил Люкер. – Ты сильно против?
– Даже если бы и была, нам все равно пришлось бы идти, правильно?
– Пожалуй, я мог бы сказать ему, что ты блюешь кровью или что-нибудь такое, а ты оставайся в машине.
– Все в порядке, – сказала Индия, – я пойду и поговорю с ним, если ты пообещаешь, что мы не задержимся надолго.