Сейчас я рассматриваю и классическую социологию, и ту, что ей наследовала, как, по сути, завершенный проект. Она сохранила ценность, но ценность эта совсем иного рода, чем казалось мне в 90-е. Изощренное движение мысли, если ему следовать, – прекрасная школа; но движение мысли великих социологов базировалось на определенных интуициях социального, которые нам трудно разделять, и на определенной философской выучке, которая больше не вызывает у нас доверия. Классическая социология наследовала политической философии; теоретической социологии наследуют другие дисциплины. Не важно, как они называются. Когда-то Георг Зиммель писал, что умирает, не оставляя наследников, и наследство его разойдется по многим. То же и с большой социологической традицией. У нее нет одного наследника, но все-таки она не пропала, она вошла в состав того языка, тех объяснительных схем, тех ходов мысли, которые можно встретить повсеместно. Вот почему эти лекции издаются в таком виде. Они выглядят как записи, потому что основаны на записях. Они воспроизводят интонацию живой речи и то намерение, тот замысел, без которого организация материала может быть непонятной. Часть того, что должны были знать выпускники (как предполагалось, они знают еще до поступления), ключевые фигуры и важнейшие факты, связанные с историей социологии, входили в программу вступительного собеседования, и я снова возвращался к ним лишь для того, чтобы выстроить связный рассказ. Тем не менее читатель, возможно, не найдет здесь всего того, что можно прочитать в любом добротном учебнике по общей социологии: это не учебник для первокурсников бакалавриата, это не для тех, кто начинает с нуля. Наконец, часть тем мы проходили со слушателями на тьюторских занятиях, более или менее успешно практикуя то медленное чтение, которое сейчас вошло в моду. Этого материала здесь тоже нет; у читателя, знакомого с материалом, может возникнуть недоумение, лишь отчасти справедливое, потому что систематический учебник истории социологии из этого курса все равно сделать нельзя. Зато в подготовленном к печати тексте есть кое-что новое. В некоторых случаях, увидев ошибки, я устранил их; увидев явную недосказанность, сделал прибавления, постаравшись сохранить строй живой речи, передаваемой на письме. К сожалению, некоторые лекции не записались или записались неважно (жертвой одной из технических неполадок стал вводный биографический очерк о Дюркгейме, не имеющий, впрочем, никакого самостоятельного значения); чтобы избавиться от лакун, я вставил на пустующие места фрагменты давно подготовленного, но не издававшегося более обширного и систематического, уснащенного цитатами курса по истории социологии. Я добавил некоторые ссылки на источники и исследования, но при этом не смог найти единого решения для всех случаев: сейчас появилось много новых переводов, было бы странно игнорировать их, придавая чрезмерное значение сохранению «аромата эпохи»; но и превращать лекции в ученый труд, где разбираются все аргументы и воспроизводятся позиции сторон в новейших дискуссиях, тоже немыслимо. Возможно, стилистический разнобой сыграет здесь позитивную роль, став дополнительным аргументом в пользу менее формального, водянистого изложения. Что касается систематического труда, то и он либо дождется своего времени, либо, по примеру классиков, вместе с моими предполагаемыми соавторами я предоставлю его
грызущей критике мышей, на сей раз компьютерных. Ценность сделанного не очевидна для меня в смысле решения задач обучения и преподавания. О ней судить читателю. Но, возможно, у того, что получилось, есть еще и ценность исторического документа, свидетельства усилий в точном смысле слова бесплодных, но все же состоявшихся, все-таки бывших.