Её Лисси всё делает по плану. А Алиса, и в самом деле, уходить никуда не собиралась. Она поможет своей малышке уйти от жрецов Красильникова, справиться с ритуалом, занять свой трон. Всё-таки она ей почти родная мать.
***
Против воли Аверин куда-то спешил. Как будто его жизнь поставили на ускоренную перемотку. Он уговаривал Мелиссу посетить его и на выходных - сама же хотела разобраться в отношениях с отцом перед церемонией - но та довольно решительно отказалась. Сказала, что надо отдохнуть и подумать. Что ж, нельзя сказать, что он не нашёл себе не менее полезного занятия, и просто поселился на всю субботу у Алисы. Суббота пролетела в один миг. И лишь после полудня в воскресенье он вспомнил о своей пустой квартире.
Пустая квартира вернула все мысли, всю боль и неуверенность последних недель. Сердце словно затрепетало, пойманное в ледяную клетку, из которой его было выпустила Алиса - окружавшая его череда непонятных и страшных событий снова закружила перед глазами.
- Чёрт, - выдохнул он, скидывая пальто, в котором стало тяжело дышать.
Разве не становятся врачами и психоаналитиками, чтобы помогать? Разве не это он делал? Может ли быть так, что он своими действиями и словами, напротив, губил жизни?
Аверин умылся в ванной, заварил кофе на кухне, открыл окна, чтобы проветрить, и включил ноутбук - а мысли всё крутились в голове. Он выпил кофе, скурил сигарету, закрыл окна - а в голове всё ещё толклись воспоминания о сеансах с Фурсиным. С Павловой. С Красильниковой. С самым первым пациентом. Беседы с супервизором. Он их разбирал, анализировал, прикидывал свои возможные ошибки. Строил миллиарды паралелльных реальностей, где всё было хорошо... или ещё хуже, чем сейчас.
Аналитиком Аверин был не только по профессии, но и по призванию. В первую очередь благодаря тому, что с собой он всегда был откровенен и прям. И сейчас он с отстранённым ужасом приходил к заключению, что ему уже неважно. Прошло, и ладно. В конце концов, он - не панацея. Не все способны справиться со своими демонами. Да, он мог и по-другому поступить, причём множество раз в своей жизни. Но он смирился тогда. Сможет и сейчас.
Со вновь обретённым хладнокровием он принялся редактировать расписание на последнюю неделю ноября, переписываться с секретарём и просматривать различные счета. Жизнь не стала прежней, прежним не станет уже и он.
Глава 26
То самое четвёртое декабря две тысячи семнадцатого года
- Отец, - ледяным тоном обратилась Мелисса, когда они оказались в его кабинете.
Аверину девушка сделала знак, чтобы он никуда не уходил. Братья-жрецы встали по обе стороны психоаналитика наподобие охраны. Где они были, когда его пытали, Аверин решил не спрашивать. Всё ещё не ясна была расстановка сил в этой чёртовой семейке.
- Сядь, - коротко приказал Красильников. - И послушай.
Мелисса плавно опустилась на стул перед письменным столом Фёдора. Тот, вопреки обыкновению, не сел в своё кресло, но встал напротив дочери, оперевшись о столешницу и слегка склонившись над ней. Дав себе пару секунд перевести дух, он негромко и веско заговорил:
- Алиса - не сестра твоей матери. У Афины всего лишь одна сестра, Деметра, которая до недавнего времени возглавляла Дом Земли.
Мелисса чуть склонила голову набок, демонстрируя полное внимание к рассказу отца.
- Афина, рожая Валериана, умирала сама. Я был в отчаянии. У меня и в мыслях не было заводить второго ребёнка так скоро. Я хотел подождать, пока она придёт в себя, пока подрастёт наша дочь... но она уговорила. Убедила. Даже умоляла, чёрт побери! И рассказала о ритуале, который, якобы, хранился у Хадзисов поколениями. О ритуале поддержки, более сильном, чем тот, который провёл я, когда появилась на свет ты.
- Ритуал молитвенников, - понимающе проговорила Мелисса, впрочем, достаточно негромко, чтобы не сбить с мысли Красильникова.
Тот лишь прерывисто вздохнул, подтверждая её правоту.
- Идиот, слепец, безумец! Я так хотел сделать её счастливой. Она так хотела ребёнка. И вот... она в больнице, а я... даю команду жрецам читать молитву.
Молчание. Фёдор переживал прошлое заново, Мелисса размышляла о том, что её отец любил в своей жизни лишь одного человека, так и не позволив детям поселиться хотя бы на миллиметре его сердца.