- У Алисы был ребёнок… мой ребёнок, - сказал он тихо.
- Он не был твоим. Он всегда был мной.
- Как же…
- Алиса – суть моя, и всё, что от неё – есть я.
«Разделённая сущность? Триединство Бога?» - терялся в догадках он, но дальше спрашивать не осмеливался. Он чувствовал, что благосклонность имеет свои границы, и вообще проявляется лишь из благодарности. Не хотелось испытывать эти границы.
- Я готов.
- Иди за мной.
Он вдруг чётко понял, куда и как двигаться. Темнота расступалась, пропуская его вперёд, и Аверин присмотрелся. Из теней выступал… тот сад, который он успел представить. Точь-в-точь такой, каким он его нарисовал в своей голове, с теми же запахами, такой же тёплый. И бабочки там летали.
Одна бабочка храбро подлетела к нему и села на плечо. Аверин и сам не понимал, отчего ассоциацией для смертоносной стихии стали для него бабочки-огнёвки: может, он сам, подобно этим мотылькам, полетел на огонёк, не сумев противостоять этой тяге…
Темнота рассеялась окончательно, но останавливаться было нельзя – голос ещё звал. Он шёл и шёл, а бабочка покачивалась на плече и не улетала, и ему казалось, что он не один. От её лапок шло какое-то дружественное тепло, растапливавшее ледяной, иррациональный страх, ласкавшее измученную в страхах душу, залечивавшее раны потерь и безграничного чувства вины. Что-то неуловимо знакомое было в этом крохотном мотыльке, но у него не был сил задуматься и покопаться в памяти.
Сад неожиданно заканчивался. Этого не было видно, но Аверин ощутил, что ещё два шага – и он его покинет. Он почти чувствовал, как трепещет его сердце, но то был лишь фантом: всё в этом странном месте было иллюзией, и не было никаких шагов, никаких бабочек и никаких глаз, которые бы он открывал. Был лишь его разум, обманутый самим сладким обманом – надеждой.
Ещё одно маленькое, невесомое усилие, как вдох, и бабочка улетела, а разум погрузился в вечный сон, прошептав:
- Лисса… - как последнее, о чём он хотел бы вспомнить перед тем, как всё забыть.
Конец