Мелисса не стала утруждать себя ответным пожеланием, и Аверин поспешил ретироваться. Размышлять, как так вышло, что она распоряжается в его доме, ему не хотелось. Прикрыв за собой дверь, он направился на кухню за сигаретами. Глянул по пути на часы: уже одиннадцатый час вечера. Он и не ожидал, что прошло столько времени. Для психоаналитика всё случилось в несколько мгновений.
«Первенец», - перебирал он в голове. – «Первенец дома огня… что за глупость».
Он очутился на балконе, не поняв, каким образом – такие провалы в голове бывают при сильном опьянении – и уже выкурил полсигареты, всё вспоминая слова Мелиссы.
Если убрать малопонятную нереальную чепуху вроде алых глаз и дома огня, вырисовывалась занимательная, но очень печальная картина. По каким-то причинам отец Мелиссы был сильно привязан к своему младшему сыну, а дочь не просто не любил, но считал, что она ему мешает – это если принять на веру его желание гибели ребёнка под завалами. Видимо, он ограничивался такой вот пассивной агрессией, не решаясь на активные действия, что, несомненно, было лучшим из двух зол.
Аверин предположил, что отец девушки был попросту сексистом, хотел наследника-мужчину, а получил только младшего сына. Возможно, традиции в их семье отдавали предпочтение первенцам, и глава семейства был сильно расстроен тем, что первенец – девочка. Явно имела место какая-то патология, зацикленность на мужском превосходстве. Этого психоаналитик понять не мог, но принимал, как исходную данность.
На фоне этого Мелисса не доверяет людям, вынуждена притворяться, замкнута и нелюдима. При этом тяготеет к мужчинам-доминантам. Аверин не исключал, что она и его выбрала не в последнюю очередь из-за его пола. Как бы девушка ни сопротивлялась семейным устоям, от которых пострадала, она всё равно повторяет их, определяя в роли наставника именно мужчину.
Что же касается привидевшихся глаз… он тряхнул головой. Ерунда. Он переутомился. Давно не практиковал гипноз, ещё с обучения, от того переволновался. Затянувшись, он глянул на вспыхнувший алый огонёк сигареты – такой же алый, как…
- Хватит, - хрипло буркнул Аверин сам себе, яростно вдавив несчастную сигарету в пепельницу.
Но ведь странности на этом не закончились. Как Мелисса вышла из гипноза? У кого теперь спросить? О совете Евгения Николаевича Аверин и думать не смел. Гневная тирада супервизора уже звучала в его голове:
- Гипноз! Что за вздор! Ещё Фрейд отказался от него, а мы, в двадцать первом веке, возвращаемся в двадцатый?! Чему вас учили в университете? Что вы мне сейчас пытаетесь доказать – что пациентка сама выходит из гипноза? Да вы вообще уверены, что смогли её подвергнуть этому самому гипнозу, Архип Ильич?
И последний вопрос с особенно ядовитой интонацией.
Ну, нет.
Во-первых, Аверину точно удалось всё сделать правильно с точки зрения техники. Во-вторых… а тут мысли и заканчивались. Спросить её, что ли? Мелисса возмущалась так, словно никогда не слышала о гипнозе.
«И при этом манипулирует сознанием, как нечего делать», - вяло возмутился Аверин. С другой стороны, он так и не спросил Мелиссу, что же она с ним сделала, решив, что объяснение здесь может быть только одно. Да так оно и есть! Не заколдовала же она его?!
Аверин на секунду замер, а потом громко расхохотался в ночь.
Утро застало психоаналитика в разбитом состоянии. Он перед сном всё перебирал в голове последние события. Понедельник оказался таким сложным и насыщенным, что заменил собой обычную рабочую неделю. Полежав в кровати с открытыми глазами, Аверин с трудом заставил себя встать: впереди ждали дела.
Одним из решений, принятых накануне, было всё же отказом Мелиссе в ночлеге в его квартире. Он планировал поставить её перед выбором: или их сеансы, или её проживание у него. Аверин осознал, насколько всё пошло наперекосяк, с того самого момента, как он солгал супервизору и принял решение провести гипноз с пациенткой. Ему ещё предстояло придумать, что же сказать Евгению Николаевичу о сеансах с Красильниковой, которых, как уверял его Аверин, «не будет». Угнетённый запутанностью ситуации, он очень хотел поскорее её разрешить, и первым пунктом было разобраться с незваной гостьей.
Поднявшись, он оценил своё помятое отражение в зеркале: волосы в беспорядке, обозначились тени под глазами, на лице застыла тень мрачной ухмылки, а в глазах сомнение. Ещё в выходные он точно знал, что происходит с ним и его жизнью, а теперь Аверин будто шагал по подвесному хлипкому мосту: то раскачается, то грозится оборваться под ногами. С усилием заставив себя принять более-менее приветливое выражение лица, он уже собрался выходить из комнаты, как вспомнил, что на нём нет даже пижамы.