— Я масон, — признался князь Александр Голицын.
За церковными стенами вовсю громыхала гроза. Отсветы молний падали на иконостас, и лики святых оживали в полумраке.
— Я убежден, что где-то на земле уцелели потомки атлантов. Не все же они погибли? — неожиданно сказал князь Голицын. — Вот мы, масоны, и ищем следы таинственных доисторических цивилизаций, стоявших на высокой ступени духовного развития.
— Конечно, кто-то же должен сохранять память о минувших веках и открывать людям глаза на их прошлое, — подтвердила она, вся превратившись в слух.
— Атлантида, как вы знаете, была огромным материком, размерами больше Азии и Аивии, вместе взятых. Катастрофа случилась в связи с каким-то космическим катаклизмом, чему предшествовали мощнейшие землетрясения. Разверзлась земля, и богатая цветущая страна провалилась на дно моря. — Он говорил уверенно, без тени сомнения в голосе, словно был уцелевшим свидетелем происшедшего. — Сообщение Платона об Атлантиде облечено в форму мифа о «Солнечном острове», на котором в далекие времена процветало могущественное государство Солнца с развитым культом бога морских пучин Посейдона и авторитетной теократией. И Христофор Колумб, и испанец Писсаро усматривали остатки погибшей в океанской пучине Атлантиды в открываемых ими землях.
— Князь, я поняла, что Атлантида существовала в те времена, когда человечество было единым, не разделенное географически и этнографически. Отсюда и общая форма пирамид, и совпадение многих культов, религиозных эмблем и символов у разных народов.
— Вы умница! — сказал Голицын. — Вы достаточно образованная девушка и должны поэтому знать об удивительном сходстве в названиях явлений и символов культа, например, у семитов Передней Азии и тихоокеанских полинезийцев. Должен заметить, вопросов, связанных с Атлантидой, возникает довольно-таки много. Археологи постоянно обнаруживают свидетельства очень древней и высокой культуры. Я убежден, что это следы Атлантиды. Она располагалась, вероятно, на материке между Европой и Америкой. Нетрудно обнаружить теснейшую связь между средиземноморской культурой, с одной стороны, и мексиканской и перуанской — с другой.
— Князь, а могла Атлантида погибнуть в результате вулканической катастрофы? — подала она голос.
— Меня в большей степени интересуют не причины, приведшие к гибели Атлантиды, а существование людей, которые сумели предвидеть эту катастрофу и предпринять меры для своего спасения, — ответил Голицын. — Ведь, спасая себя, они спасали те знания, которые веками, а может, тысячелетиями накапливала цивилизация атлантов.
Ей нравилось обращать на себя внимание. Никифора Васильевича Блаватского она встретила не на балу, а у себя в доме, в непринужденной обстановке. Она помнит свое белое кисейное платье. Волны золотистых волос схвачены, словно закованы в берега, черепаховым гребнем. Они вышли на балкон, залитый лунным светом, и она поняла: это случилось.
«С этим человеком она на какое-то время свяжет свою судьбу» — прозрение было смутным, но прочным.
Никифор Васильевич при первом же их разговоре поддержал ее интерес к египетским тайнам, обещал подарить редкие книги по алхимии и масонству.
Тетя Екатерина Андреевна Витте грозила отдать ее на год в монастырь для укрощения строптивого нрава. Блаватский же по делам службы собирался на короткий срок в Персию. Она вспомнила Грибоедова, и сердце заныло от жалости: «А что, если его тоже убьют?»
Нужно было что-то решать, что-то предпринять, дать понять этому скромному порядочному человеку, что он не одинок, что она ценит его благородную душу, что его ждут и он должен обязательно вернуться живым. Лицо ее просветлело, и, склонившись к Никифору Васильевичу, она едва слышно прошептала: «Берегите себя в Персии. Вы мне нужны!»
Ей казалось, что она чуть-чуть полюбила Блаватского и этого «чуть-чуть» достаточно, чтобы вырваться из-под опеки семьи, обрести долгожданную свободу. По прошествии некоторого времени она свыкнется с мужем, а он, в свою очередь, не станет мешать ее мистическим опытам. Врата, за которыми маячила ее свобода, скрипнули, с трудом сдвинувшись на заржавленных петлях с места, и приоткрылись.
Сердце ее вскоре отозвалось, откликнулось на душевное тепло Блаватского. Исключительно ради нее тянется он к их семье. Чуть ли не каждый день здесь бывает. Никому и в голову не приходило, что у него столь серьезные намерения. Человек в возрасте — тридцать девять лет. Ну и пусть думают, что хотят.
У нее свои резоны: она увидела в нем черты Грибоедова, блистательного дипломата, поэта, напористого администратора. В себе она узнавала Нину, хрупкую фантазерку, избалованное дитя света.