Носок - это так, чтобы подозрений не возбуждать. Местные-то привыкли, что я последнее время почти безвылазно сидела у себя в комнате, с зеркальцем общалась - с собой, то есть. Меланхолия у меня началась на почве неприятия сказочной реальности и, в особенности, от незнания как обратно домой вернуться. А поза-позавчера вечером пошла на кухню водички попить и такого про себя наслушалась, что всю меланхолию как ветром сдуло! Эти злодеи меня замуж за первого встречного - за князя этого - решили выдать! Как чувствовала, что добра от него не жди - зеркало не в счет! Вот и пришлось мне собраться с силами, вытащить себя из депрессии и превратиться в сыщика. Потому что я в этом мире оставаться не планирую, да и замуж не особо хочу - перехотелось как-то. Тут о правах человека, жён в частности, слыхом не слыхивали. Что бы мужу ни взбрело в голову, жена знай себе повторяй: "Да, царь-батюшка, как скажешь, царь-батюшка!" Ну, и кружева плети километрами. Не моё это дело - и мир не мой; а значит, и мужа мне тут не надо!
Но послушать за кого меня сватают всё равно интересно. Так что, с той ночи я тайком брожу по терему - и не только на "прослушку". За прошедшие два дня я досконально изучила все ходы-выходы из терема и составила детальный план побега. На крайний случай. Сама я не охотница до крайностей, но если другого выбора не останется, придётся действовать решительно. Хотя, если честно, мне бы очень не хотелось опробовать свой план на себе. Уж очень он... неоднозначный. Ведь я даже до сих пор точно не знаю куда попала; толковых объяснений ни от кого не дождёшься. Сразу видно, что народ тёмный, необученный. Впрочем, не в этом дело: захотели бы - рассказали про свой мир, а они молчок-зубы на крючок. Цедят по слову в час; что ни спроси - сразу разговор норовят перевести. От того я здесь и не прижилась: такое чувство, будто я пленница - "заключённая" в тереме! Потому и обживаться нисколько не тянет.
Неудивительно, что, натыкаясь каждый раз на уклончивые словеса и не испытывая желания задерживаться в этом мире, я перестала о нём расспрашивать. Теперь жалею, что не проявила больше настойчивости. Впрочем, как-то раз я сделала попытку вступить в разговор с проезжим - всё с той же целью: выяснить побольше о месте, куда меня занесло - так кумушки тут же крик подняли. Оказалось, то был колдун; и вообще мне ни в коем случае нельзя вступать в разговоры с посторонними. На мой возмущённый вопрос: "Почему это?" мне ответили "А вдруг сглазят?" Я опешила, а мои охранницы подумали, почесали за ухом и обмолвились, что вот кабы я была Василисой Премудрой... тогда другое дело. Во мне аж всё зажглось! На Премудрую-то я вполне потяну - не зря ж столько лет локти в университете протирала. А сколько каблуков переломала, туда по льду добираясь - до сих пор жалко вспомнить!
Однако, когда я попыталась доказать окружающим, что они ошиблись, и я на самом деле вовсе не Прекрасная, а Премудрая, они дружно завопили, что меня сглазили, отчего я сама себя не помню и заперли меня в комнате на целый месяц. Нелюди! Кроме Марфушки, таскавшей мне завтрак, обед и ужин, ко мне лишь поп один и приходил. Недели две этот толстый детина, преисполненный сознания собственной важности, кружил вокруг меня, бормоча какую-то тарабарщину - беса, якобы, изгонял. И ладно бы этим ограничился, так нет, он ещё понаставил с десяток толстых свечей, в два пальца толщиной, и зорко следил, чтобы я их не гасила. Уж как они чадили, слов нет! Даже открытое окно не помогало избавиться от вони.
В результате у меня немилосердно разболелась голова, и я едва сдерживалась - нестерпимо хотелось треснуть олуха чем-нибудь потяжелей, чтобы раз и навсегда исчез из моей кельи. Видя, что я с каждым часом всё больше прихожу в бешенство, этот умник, грозно вытаращив глаза и подвывая, принялся швырять в меня целыми пригоршнями каких-то трав вперемешку с трухой, из-за чего у меня началась аллергия. А поп радовался и говорил, что это бес из меня выходит - испугался видите-ли заговорённых травок!
"Вряд ли, - между чихами высказала я крамольную мысль, - не такой же бес дурак, чтобы так легко оставлять завоёванное?!" Нужно ли говорить, что я сильно пожалела о своей откровенности, когда поп отскочил от меня как ошпаренный, заверещал и выбежал вон. При этом он с такой силой хлопнул дверью, что у меня заломило в висках. Я уж было вздохнула с облегчением - избавилась! - но отделаться от истязателя мне не удалось. Заявившись на следующий день ни свет, ни заря, поп начал ковшом усердно обливать меня святой водой из притащенного с собой корыта. Я сопротивлялась, как могла, пытаясь воззвать к его здравомыслию, но это оказалось напрасной затеей - оно, здравомыслие, отсутствовало напрочь. Зато имелось суеверие, подкреплённое непрошибаемым упрямством. Психанув, я с боем отобрала ковш; тогда поп, не мудрствуя лукаво, опрокинул на меня целиком всё корыто - а вода в нём была ледяная!