— Спите вы беспокойно?
— Да.
— Время от времени просыпаетесь? Лицо покрыто клейким потом? Тяжело дышите?
— Да, да.
— Кровью не случалось харкать?
— Случалось.
— Бывают биения сердца?
— Бывают, почти всегда по утрам.
— Ваша матушка знает все это?
— Нет, я не видел в этом ничего важного и не хотел напрасно ее расстраивать.
— В этом нет ничего важного, да… это у вас так — болезнь общая всем молодым людям. Скажите: вы должны непременно жить в Париже? Ваши занятия этого не требуют?
— Нет, мне все равно.
— Есть у вас состояние?
— Есть.
— Отчего вы не едете путешествовать? В ваши лета, не говоря уже о нравственной стороне, путешествие укрепляет тело… путешествие на юг.
— Мне необходимо путешествовать?
— Нет, но это бы вас укрепило; я вам даже советую путешествовать.
— В Париже все мои привязанности, привычки… Если нет окончательной необходимости…
— Нет-нет! Оставайтесь, только выполняйте, что я вам назначу.
«Нужно сделать, чтоб он не напрасно тратил свое время со мною», — думал Эдмон, пока доктор писал.
Дево кончил.
— Вы мне позволите часто приходить советоваться с вами? — сказал Эдмон доктору, взяв у него рецепт. — Вот моя карточка; мне бы хотелось сразу сделаться вашим постоянным пациентом. Не смею еще благодарить вас, но постараюсь заслужить ваше внимание и надеюсь быть с вами в правильных отношениях.
Доктор положил на бюро карточку молодого человека.
— Приходите всегда, когда вам время, — сказал он, провожая Эдмона глазами.
Эдмон ушел, осматриваясь, но нигде не замечая Елены.
Цель его была, впрочем, достигнута: он принят в доме доктора.
Тотчас по уходе Эдмона Елена появилась в кабинете отца.
— Будешь завтракать, папенька? — спросила она.
— Буду, дитя мое.
— У тебя был больной?
— Да, ты его не знаешь.
— Что это за карточка?
— Это того молодого человека, что сейчас ушел.
— Эдмон де Пере, на улице Трех Братьев, № 3, — громко прочитала Елена, стараясь казаться равнодушною. — Что он, очень болен?
— Да, очень.
— Что с ним?
— Наследственная болезнь. Я убежден, что отец его умер в чахотке. Развитие болезни в молодом человеке очень сильно.
— Бедный! — прошептала Елена, положив на стол карточку.
— Пора завтракать, я страшно проголодался, — сказал доктор.
VIII
— Чахотка в сильном развитии! — сказала Елена, садясь за стол. — Что, это очень опасно, папенька?
— Так опасно, что при самом внимательном лечении он проживет не более трех лет, а без лечения не протянет и двух, — отвечал доктор.
— И он знает это?
— К счастию для него, нет. Чахоточные никогда не подозревают настоящего своего положения.
Елена задумалась над этими простыми словами. Ей стало жаль Эдмона. Он безраздельно овладел ее воображением: месяцы упорных исканий и преследований не могли бы для него сделать то, что сделала предстоящая ему опасность.
После завтрака, когда доктор уехал к своим пациентам, Елена вошла в свою комнату, грустная, задумчивая…
Старая ее гувернантка тотчас же уселась и внимательно принялась читать первую страницу «Кенильвортского замка».
Елена села к окну: шторы были спущены, но время от времени молодая девушка украдкой взглядывала на улицу.
Принялась было она за шитье, но руки ее не двигались, шитье упало к ней на колени: новость ощущений погрузила ее в глубокую задумчивость.
Эдмон никак не мог подозревать, какое тяжелое впечатление оставит в молодой девушке его свидание с доктором.
Елена была крайне впечатлительна. Сердце ее было восприимчиво и постоянно открыто страданиям ближнего, как вообще у натур тонко развитых. За два года перед этим лишившись матери, она едва пережила свою потерю: с тех пор ее сердце сделалось еще восприимчивее, сочувствие к чьим бы то ни было страданиям развилось в ней еще сильнее.
Притом же смерть матери оставила в сердце Елены пустоту, которую ничто не могло наполнить: ни привязанность к отцу, ни постоянно новые мечты, наполняющие воображение молодых девушек, как первые весенние листья, покрывающие свежею зеленью черные, оледенелые сучья деревьев.
Эдмон дал Елене повод воротиться к мысли о понесенной ею потере: от горя ребенка, потерявшего мать, она мысленно перешла к горю матери около умирающего сына.
«Горе ребенка, — думала она, — проходит с летами, горе матери лишено этого утешения, лишено любви, которая так примиряет с жизнью в молодости».