Только сожаление о Нишетте удерживало Густава обратить решение в действие.
«Как сказать об этом бедной Нишетте?..» — думал он.
Тщеславие, разумеется, заходило далее вероятных пределов обыкновенной в таких случаях развязки, и Густав прибавлял:
«Если она вдруг уморит себя?
Ну, из-за этого еще не умирают, — тотчас же отвечал он, — она меня очень скоро забудет…»
Но уж так создан человек: вместо того чтобы успокоить себя этою мыслью и радоваться, что Нишетта его скоро забудет, Густав огорчался тем, что гризетка может его забыть.
Сердце человека похоже на Дедалов лабиринт: каждая тропинка приводит к Минотавру. Какую бы ни избрал человек в жизни дорогу, перед ним всегда будет его эгоизм, Минотавр, убивающий все очарования жизни.
Густав, разумеется, не стал бы и думать о женитьбе на Лорансе, не имея положительных причин быть уверенным в возможности этой женитьбы.
Лоранса никого еще не любила, он был в этом уверен, потому что имел настолько опытности, чтобы, достигнув короткости в отношениях с молодой девушкой, уметь понимать ее скоро высказывающееся сердце.
Он был уверен также, что если она еще не влюблена в него до беспамятства, то при согласии своего отца и матери, не колеблясь, отдаст ему свою руку.
Несколько раз он очень ловко выведывал, или, лучше сказать, думал, что очень ловко выведывает, намерения полковника в отношении к дочери, и узнал, что де Мортонь вовсе не прочь выдать ее замуж, если она полюбит человека с достаточным состоянием и определенным положением в обществе.
А г-жа де Мортонь думала головою мужа; мы оговорились, что Густав только думал, что ловко выведал намерения полковника, потому что полковник, раньше его выведывания, догадывался сам о его намерениях и частенько говорил о них с женою.
— Г-н Домон прекрасная партия для Лорансы, — отвечала ему обыкновенно жена. — Впрочем, я еще узнаю о нем от г-жи де Пере, прежде чем решиться.
Родители Лорансы заметили, что Густав ухаживает за их дочерью, чего Густав не замечал сам.
В возникающей страсти влюбленные, не смея еще выражать состояния своей души словами, не могут удержать требующие исхода чувства, которые против их воли говорят в их взглядах то, чего еще не произносил их язык.
Взгляды эти всегда замечаются родителями, зрение которых в этом отношении чрезвычайно развито.
Разговаривая с Лорансой о болезни Эдмона или о погоде, Густав в то же время глазами говорил ей, что ее любит.
Стало быть, очень неудивительно, что г-жа де. Мортонь спросила однажды у г-жи де Пере:
— Что, Домон друг вашего сына?
— Товарищ по коллегии, — отвечала г-жа де Пере.
— Он хорошей фамилии?
— Фамилия известная.
— Родители его живы?
— Нет, он сирота.
— Имеет состояние?
— Около двадцати тысяч годового дохода, состояние порядочное.
— Какого он характера? После вам скажу, зачем спрашиваю.
— Характера, как вы видите: добрый и благородный человек; я люблю его почти столько же, сколько Эдмона, стало быть, он этого стоит.
— Благодарю вас, я и мужу так передам.
— Что ж это значит?
— А то, что Домон ухаживает за Лорансой, она уже на возрасте; он ей тоже, кажется, нравится. Одним словом, я была бы счастлива, если бы этот брак состоялся. Это бы нас сблизило еще более, так как Домон друг вашего сына.
— А! Так он ухаживает за Лорансой! — заметила г-жа де Пере.
— А что? Вы так говорите, как будто находите препятствие.
— Препятствия нет никакого, — отвечала г-жа де Пере, — но мне странно, что я этого не заметила сама.
— А как это заметно! Разумеется, вы не заметили потому, что у вас болен сын и все ваше внимание сосредоточено на нем.
— Это правда. Что ж, хотите, я переговорю с Густавом?
— Очень хорошо сделаете. Узнайте, что он думает, и, если заметите, что я не ошиблась, скажите, что муж мой и я, мы не откажем, если он сделает предложение. Если они любят друг друга — и слава Богу.
— Конечно, конечно. Я переговорю с ним сегодня же. Со мною он откровенен, как с матерью.