— Не туда, пошли, Шабадаш, не туда, — огорченно вздыхал преподаватель. — Тут кроме знания теоретических дисциплин должна быть искорка… понимаете, искорка, призвание. Прочитайте корреспонденции Ивченко, Волкова, Резниченко да и других ваших сокурсников и вы сами поймете цену вашим творениям. Нельзя писать так казенно, без чувств, надежды, без мечты…
— Я не восхищающаяся натура, Александр Петрович, — возражал Виталий. — Я не умиляюсь, глядя на перепачканного сажей кочегара или висящего под самым небом верхолаза. Для меня важны не эмоции, а тема, количество строк и срок выполнения. И тут ко мне за недисциплинированность или неточность претензий не было. Собственно, об этом достаточно убедительно сказано в характеристике, которую мне дали в редакции городской газеты. Вы, надеюсь, ее читали?
— Читал, читал, — отмахнулся Синченко и посоветовал Виталию держать контакт с наиболее способными студентами. — Конечно, вы журналистского таланта нигде не купите, но поучиться хватке, подходу к теме могли бы у Волкова, я уже не говорю об Ивченко. Очень, очень даровитая девушка, настоящая журналистка.
После этого разговора и началось более близкое знакомство Виталия и Ивченко. Не раз уже и до этого останавливал Виталий взгляд на рыжекудрой Елене. Он ловил себя на том, что ее чуть раскосые большие глаза, припухшие чувственные губы, ямочки на щеках привлекают к себе, что ему нравится эта, зачастую грустная и немного замкнутая девушка. Отец Лены — герой войны, признанный боевой фронтовик. Сама она хороша, талантлива и не раз (Виталий это заметил) тепло поглядывала на него. Чего же медлить?
— Я бы на вашем месте, Елена, не носил такой тяжелый портфель, — сказал он, подходя как-то на улице к Ивченко.
— А что же прикажете делать, если все в нем необходимо?
— Я бы заставил поклонников своего таланта переносить эти тяжести.
— Обойдусь без таковых. А вы без подковырки не можете? — обиделась Елена.
— Так воспитан. Переживаю, когда девушка, выбиваясь из сил, тащит столько трудов классиков. Разрешите помогу.
— Не затрудняйтесь. Да и на чай я носильщикам не даю, — отрезала Ивченко.
— Причина уважительная. Но я согласен на чай получать не деньгами.
Елена вспыхнула.
— Нет, нет, не поймите превратно. Мне от вас нужна иная помощь.
И Шабадаш рассказал о придирках Александра Петровича к его работам и о том, чего он ждет от наиболее талантливой студентки.
— Нет уж, увольте. Справиться бы со своими делами, — холодно ответила Лена. Но тотчас пожалела об этом. — А в чем, собственно, должна состоять моя роль? — после продолжительной паузы переспросила Елена. — Если вдохновлять вас на страстную публицистику, то сразу подаю в отставку. Вас уже достаточно, как мне известно, вдохновляли и Клава, и Ольга, и Зина…
— Зачем так? Я же ваш друг, поверьте… И лежачего не бьют — такова традиция, — скучно отозвался Шабадаш. — Почитайте мои работы. Давайте сообща напишем очерк или корреспонденцию. Хочу посмотреть, как вы собираете факты, как пишете. Творческий процесс, в общем.
— Пока еще глядеть не на что. Ну что ж. Посоветуюсь с деканом.
А несколько дней спустя в кабинете журналистики университета они сидели вдвоем, читали большой очерк Шабадаша.
— Он действительно так плох? — спросил Виталий, когда чтение было закончено.
— Действительно, — вздохнула Елена. — Его надо в корне переделать.
XII
— Вы неисправимы, Виталий, — разочарованно произнесла Ивченко, вновь прочитав переделанную Виталием рукопись.
— И вы тоже, — насмешливо ответил Шабадаш.
— Я? — удивилась Елена. — Почему?
— Четыре года на одном факультете и все на «вы». Это же противоестественно, — заметил Виталий.
— Ах вот что. Не замечала…
— А я ломаю голову: отчего?
— Не стоит тревожиться из-за этого. А вот очерк, который надо было переделать, нисколько не лучше, понимаете?
— «Понимаешь?» — поправил Шабадаш.
— Вы не сделали…
— «Ты не сделал…» — снова прервав Лену, настойчиво повторил Виталий.
— Ну ладно. Это уж не столь важно, — согласилась Ивченко. — Так вот что: ты не нашел лучшего, как просто «освежить» плохо написанное. И пошел в этом по пути парикмахеров, освежающих своих клиентов терпким и острым одеколоном. Этим одеколоном несет от рукописи за три километра. Послушай вот первый же абзац: «Розовый диск солнца прямо над головой, белая барашковая пелена облаков медленно плыла с запада на восток. Цвела сирень. В воздухе пряно носился запах акации. Заводские гудки надрывно звали на работу. Он шел и думал: „Сегодня всех положу на лопатки. Дам не менее чем 150 процентов, внесу достойный вклад в выполнение плана второго квартала“».