…Никто не уходил. Ждали Захарова. Он пришел в восемь вечера и пригласил к себе всех находившихся в редакции творческих работников.
— Только что закончилось заседание бюро обкома, оно затянулось, — сказал редактор. — Все указанное в корреспонденции полностью подтвердилось. Вскрыто много дополнительных фактов. Потом, на собрании, я вас ознакомлю с решением бюро. Мы его получим. Должен только сказать, что бюро решительно осудило зазнайство, самообольщение прошлыми успехами, нарушение колхозной демократии и, особенно, зажим критики и очковтирательство. Смирнову вынесли строгое взыскание, рекомендовали колхозному собранию освободить его от должности председателя колхоза. Снят с работы и исключен из партии Яшевский, как оказалось и полностью доказано, карьерист, толкавший хозяйственников на очковтирательство. Освобожден от должности завотделом райкома Райков, снявший с полосы районной газеты заметку селькора Чабаненко, ныне восстановленного в партии. О нем очень тепло говорили члены бюро. Вот приблизительно пока и все о корреспонденции. Смирнов, между прочим, на бюро вел себя откровенно и искренне. Да, товарищи, — добавил Захаров, — отмечена и недостаточная принципиальность редакции, необоснованно расхвалившей до этого мифические победы района. Никуда от этого не денешься. Надо нам все хорошо проанализировать, немедленно отменить выговор Курганскому. А вас, Елена Ивановна, завтра к одиннадцати приглашает Григорий Петрович. Я же со своей стороны хочу сказать, что вы оказались на высоте положения. Я рад, что вы работаете в нашем коллективе. А теперь — все по домам, вас там уже, наверное, заждались. Да и мне еще полосы читать.
Елена, Саша и Курганский вышли из редакции. Все устали от напряженного ожидания, волнения, беспокойства. Шли молча. Общего разговора не получалось. Неподалеку от дома Курганского Лена вскрикнула и побежала к идущей им навстречу, слегка прихрамывающей женщине.
— Мария Герасимовна! Милая! Откуда?
— Маша, ты? — тревожно спросил, близоруко щурясь, Курганский. — Какими судьбами?
— На бюро обкома пригласили по поводу статьи Леночки. Интересовались, кто, как и почему снял из готовой к печати полосы заметку Чабаненко, отчего замяли дело. Ну и бюро же было — впервые в жизни на таком присутствовала. Настоящий университет принципиальности. А это кто же?
— Представляю, — засмеялась Лена. — Саша Быховский, лучший парень в городе, если не испортится. Ожидал меня, бедняжка, до сих пор.
— Я читала ваши материалы, Саша, понравились. И слышала о вас… Значит, будем считать себя старыми знакомыми.
— Безусловно, — Александр крепко пожал руку Марии Герасимовне.
— Да чего же мы стали? Идемте все ко мне, — оживленно заговорил Курганский. — Немедленно ко мне. Маша расскажет нам все подробности.
— А кресло для меня найдется? — улыбнулась утомленная и замерзшая Маша.
— Так точно, товарищ лейтенант, диван, — отрапортовал Яша. — Вот вам с Леной ключ, вы идите, а я сейчас, что-нибудь в «Гастрономе» соображу к ужину, а то на квартире у старого холостяка и постоянного клиента общепита не густо, если не сказать пусто.
— Я с вами, Яков Филиппович.
— Отлично, Саша, две руки хорошо, а четыре лучше. Пошли.
— …Понимаешь, Леночка, не могла я уехать, не повидав Курганского, — села на скрипучий стул Маша. — Уже около часа возле его дома хожу. Только Якову — ни слова. Не могу, понимаешь, не могу я без него.
Маша опустила голову и неожиданно, по-детски всхлипнула.
— Успокойтесь, Мария Герасимовна, дорогая. Это же замечательно, чудесно! Ему ведь так плохо без вас. Я это знаю. Разве вы не видите, не читаете в его глазах?
— А костяшка? — она горько и даже зло глянула на протез.
— Да разве за это любят или не любят, душа вы моя милая, — горячо заговорила Елена. — Смотрите, сколько молодых, здоровых женщин вокруг, а любит он вас одну, одну-единственную. Вы же красивая, одухотворенная, Машенька, — Лена поцеловала ее в щеку.