[2] не хуже самого варпета Момика[3]. Так что, если предоставить изложение истории Елены самой Елене, получится путаница, из которой не выбрались бы Агата Кристи, Сименон и Гарднер вместе взятые, потому, дорогой читатель, мы будем время от времени вмешиваться и корригировать ее воображаемое повествование, или даже, по ее собственному примеру, и вовсе возьмем бразды правления в свои руки и перескажем услышанное (или, по крайней мере, могущее быть услышанным) от нее, изложив это dictum de dicto[4] более или менее по порядку, хоть оно и немодно ныне, но увы, придется нам сразу декларировать свою полную неспособность к модной литературе, этому monstrum horrendum, informe, ingens[5], в нашем извращенном воображении представляющей собой нечто почти медицинское, похожее на гинекологическое, урологическое и гастроэнтерологическое, или, выражаясь понятным языком, желудочно-кишечное отделения, функционирующие совместно, но не в здании больницы, а в канализационных трубах, поскольку находиться там особенно приятно для глаза и нюха, и к тому же наверху все время стреляют. Вместо героев и даже антигероев в этой литературе собраны больные, которые ведут себя как во время обхода профессора, то есть говорят только о самых неприятных симптомах своих болезней, а никоим образом не о мыслях своих или чувствах, если, конечно, таковые могли в подобных вместилищах зародиться, и длится обход до тех пор, пока совершенно озверевший читатель не выскакивает наружу, под пули детективщиков и триллеристов… Но оставим кесарево кесарю, органы выделения постмодернисту и вернемся к нашей истории, добавим лишь, что если б мы и доверили рассказ о ней самой Елене, то отнюдь не целиком и полностью, даже если б она умела вести его с последовательностью Гомера, ибо меньше всего на свете женщина способна на честный пересказ собственной биографии. Точно так же, как она не являет миру неприукрашенным свое лицо, она не выставит на всеобщее обозрение ни одного эпизода из своей жизни, не воспользовавшись предварительно тональным кремом, пудрой, тенями, помадой, тушью для ресниц и прочими косметическими средствами. Если не театральным гримом. И коль скоро мы заговорили о театре, заметим, что истинная женщина еще и постарается держать свою биографию на достаточном расстоянии от зрителей, которым она ее представляет, дабы не дать тем возможность разглядеть грим, парик, корсет и тому подобное, а также приложит все усилия, чтобы отвлечь их внимание от маловажных, по ее мнению, подробностей телосложения роскошным костюмом. Ибо насколько женщина любит раздевание физическое (предложив ей снять чулки и перчатки, через минуту видишь ее абсолютно нагой, наблюдение, которым Елена стала делиться через пару лет после окончания института и начала врачебной практики), настолько она избегает духовного, в отличие от мужчин, которые у врача с неохотой засучивают рукава, но погрузившись в писательство, не только снимают с себя кожу, но и препарируют собственные нервные клетки… Ну вот, теперь, когда читатель осведомлен о том, что его ждет, мы можем без помех вывести на подмостки нашу скромную, пусть и почти прекрасную героиню. Прекрасную ли? Наверно, читатель хотел бы знать это с самого начала, но нет в наше время ничего сложнее, чем дефинировать понятие женской красоты, если б кому-то взбрело в голову проводить конкурсы безобразия, вряд ли соискательницы их призов очень уж отличались бы от претенденток на звание всяческих мисс. Первым шагом к пьедесталу (тому или другому) бесспорно является самооценка, основа которой закладывается в детстве и зависит от близких, если угодно домашних, ибо если девочке еще в ту пору, когда на ее головке гордо колышутся банты, привьют ощущение, что она хороша собой, то будучи даже последней уродиной, она тем не менее обретет такую манеру держаться, что большинство сталкивающихся с ней впоследствии людей станут сомневаться в собственном зрении (следует, правда, признать, что и девушка, которая видит в зеркале ту самую последнюю уродину и не слышит ни одного этому опровержения, обычно предпочитает надеяться, что ей не повезло с зеркалом, и надеется до тех пор, пока не станет старой девой… хотя старыми девами становятся отнюдь не уродины). Окончательное же мнение женщины о ее внешности формируется, конечно, на основе поведения попадающихся ей на жизненном пути или просто на улице представителей противоположного пола. Ничто не определит цену женщине лучше, чем мужской взгляд, правда, мужчины, естественно, тоже поддаются гипнозу уже сложившейся самооценки, замыкая тем самым, порочный круг, но тут уже ничего не поделаешь, мы живем среди голых королей, отнюдь не считая себя при этом членами общества нудистов. Что касается Елены, мама и бабушки не внушали ей с детсадовского возраста, что она ничем не уступает своей мифической тезке (тем более, что вряд ли подозревали о существовании таковой, бабушки уж точно, а мама если и смотрела когда-то оперетту Оффенбаха, сюжет ее основательно подзабыла), однако, старались при каждом удобном и неудобном случае похвалить ее большие глаза с длинными ресницами или не по-армянски изящный носик, и в итоге у Елены сложилось не самое худшее о себе мнение, способствовавшее, как водится, признанию ее достоинств одноклассниками, однокурсниками, одно… ну и так далее. А была ли она красива на самом деле? Ну если вы согласны довериться нашему пониманию женской красоты, то скорее да, чем нет, и позвольте, наконец, продолжить наше повествование с места, на котором мы его прервали (если нам удастся это место отыскать). Итак, все кончилось тем… но нет, слово «кончилось», да еще в сочетании со словом «все», вряд ли уместно, ведь история жизни не может быть закончена, пока не завершится печально-неизбежным финалом сама жизнь, до чего было еще, слава богу, далеко, по крайней мере, Елена, панически боявшаяся смерти и готовая существовать хоть в виде безногого, безрукого, едва ли не безголового обрубка, на это надеялась, уповая на относительное долголетие бабушек-дедушек, в полном составе переваливших через семидесятилетний рубеж, а частично – в лице отцовской матери – доживших до восьмидесяти. Но как ни крути, а что-то в жизни Елены кончилось, и casus belliвернутьсяDictum de dicto – сказанное со сказанного.
вернутьсяMonstrum horredum, informe, ingens – чудовище ужасное, уродливое, огромное.