Все стояли по-прежнему молча. Некоторые продолжали смотреть на меня.
— Смелее, смелее, не стесняйтесь, — приободрил отец. — Первый выступил — и свободен.
Элефенор, толстяк из Эвбеи, робко сделал шаг вперед.
— Я готов, великий царь.
Он поклонился, а потом снова стал потрясенно смотреть на меня, как делали жители Спарты.
— Я не воин, — пожал он плечами. — Я могу сказать только одно: если Елена выйдет замуж за меня, она проживет самую обыкновенную жизнь, каждый день которой пройдет в мире и покое.
Но обыкновенная жизнь у меня уже была, и я хотела поменять ее на что-либо другое. Продолжения его речи никто не слушал: меня не соблазняла жизнь, а отца — богатство, которые он мог предложить.
Когда он закончил выступление, до нас донесся запах жареного мяса. Значит, пора выходить во двор и приступать к пиршеству. От множества вертелов к небу поднимались струйки ароматного дыма. Каждый вечер отец должен будет задавать такой пир.
— Елена! — кто-то окликнул и крепко обнял меня.
Обернувшись, я увидела Клитемнестру.
— Мы тоже приехали. Менелай сватается к тебе! — Она говорила тихо и взволнованно. — Его будет представлять Агамемнон.
Рядом с ней стоял ее муж и повелитель. За четыре года, прошедшие после свадьбы, он еще более налился силой и мощью.
— Приветствую тебя, великий царь, — поздоровалась я, как требовали приличия.
Во время взаимных визитов я старалась общаться со своим зятем как можно меньше. Микены отличались мрачностью. Серый дворец из массивного камня стоял в расщелине между двумя отвесными горными склонами. Для меня в нем не было ничего привлекательного — разве что повод для путешествия, одного из немногих, которые я совершила на ту пору, правда, в закрытой повозке, чтобы меня никто не видел. Я больше любила, когда Клитемнестра навещала нас вместе со своей маленькой дочкой, золотоволосой Ифигенией.
О своем муже Клитемнестра всегда говорила с жаром. Она во всем была его сторонницей.
— Сейчас неспокойно на границе с Сикийоном, — заговорил Агамемнон своим голосом, лишенным приятности и неестественно громким, звук которого напоминал мычание быка. — Менелай с дружиной отправился туда, поэтому не смог прибыть лично.
— Да нет, он просто струсил! — прошептала Клитемнестра. — Он не любит состязаний. Говорит, ему в них не везет.
— Я выступлю вместо него, — прогудел Агамемнон, и несколько голов обратились в нашу сторону.
— Добро пожаловать! — Отец приветственно простер руки. — Рад видеть моего любимого зятя!
— Пока у тебя только один зять и есть. — Агамемнон любил вносить дополнительную ясность в очевидное. — Впрочем, это уже ненадолго.
Люди двигались вокруг нас по большому открытому двору, на иные лица падал свет факелов, другие оставались в тени. Женщин было мало: несколько соискателей привезли сестер, родных или двоюродных, но большинство приехали одни. Я обратила внимание, что воины прибыли при оружии и в доспехах: намеревались ими воспользоваться во время испытаний.
— Мира и процветания тебе, великий царь Спарты! — Рыжеволосый мужчина с широкой грудью подошел к отцу и поднял заздравный кубок. — И тебе, прекраснейшая из цариц.
Он поклонился матери.
— И тебе процветания, Одиссей из Итаки, — ответствовал отец. — Чем собираешься нас удивить? Какой приготовил сюрприз?
Отец осушил до дна кубок, слуга быстро наполнил его вновь.
— Никаких сюрпризов, великий царь, — ответил Одиссей. — Я знаю, что не могу состязаться с богатейшими мужами, которые съехались сюда со всей Греции и из-за Эгейского моря. Итака — бедный остров, каменистый и бесплодный. Нет, мне нечего предложить тебе.
— Так я тебе и поверил. Стал бы ты проделывать столь дальний путь, если бы тебе нечего было предложить.
Одиссей улыбнулся.
— Разве что совет, мой царь, разве что совет. Он поможет тебе принять правильное решение.
Отец нахмурился.
— Советов мне хватает. Прошу тебя, не трать на меня свой совет, если хочешь оставаться моим другом.
— Мой совет позволит грекам сплотиться. Иначе не миновать кровопролития.
Отец пристально посмотрел на Одиссея.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что отвергнутые женихи не захотят смириться с твоим выбором. Они могут схватиться за оружие — и дружеские соревнования превратятся в смертельную схватку.
Мать прерывисто вздохнула и прижала руку к горлу, но сдержалась, и выражение ее глаз не изменилось.
Думаю, не только я, но и отец с матерью вспомнили пронзительный крик сивиллы: «Из-за нее разразится великая война, и множество греческих мужей погибнет!» Но ведь Одиссей не слышал ее пророчеств. Откуда он может знать?