Итак, через три месяца после свадьбы я понесла.
Слишком молодой для материнства меня не считали: к моменту рождения ребенка мне исполнится шестнадцать лет. Столько же было матери, когда он родила Клитемнестру, Клитемнестре — когда она родила Ифигению. Я и сама не думала, что мне рано рожать. Я воспринимала предстоящее материнство как совершенно естественное. Оно не требует мудрости, довольно любви и сил. По крайней мере, так я полагала — вместе со всеми.
После этого дверца моей клетки захлопнулась окончательно. Менелай относился ко мне, как к хрупкой птичке, которой опасен любой ветерок. Он запретил мне гулять одной по склонам Тайгетских гор, бегать, состязаться в ловкости с Кастором и Полидевком, которые были не прочь вовлечь меня в свои забавы, если выпивали не очень разбавленного вина. Менелай потребовал немедленно это прекратить. Мне необходимы тишина и покой. И только нежность в голосе и улыбка выдавали его радость.
Мать волновалась, словно появление очередного внука — событие пугающее и невероятное. Порой она становилась серьезной, рассказывала мне о трудностях родов и выращивания младенца. А то вдруг делалась смешливой и легкомысленной. «А Зевс-то скоро станет дедушкой», — однажды шепнула она мне, прижала ладонь к губам и рассмеялась. Я тоже.
— Матушка… — Я осторожно подбирала слова. — Я знаю, что я смертна. И мой ребенок тоже должен быть смертным. Но вдруг… Зевс отметит его своим благословением? Я не знаю — как боги обычно относятся к своим внукам?
— Боюсь, они не проявляют к ним никакого интереса, — грустно ответила мать. — Так же как и к тем смертным, к которым… ненадолго проявили интерес. Но след божественного происхождения пребудет в потомках. Этого, милая Лебедушка, у нас не отнимешь. Это, если хочешь, наша награда за опасную близость к богам. Впрочем, надо подумать об имени. И нужно пригласить повивальную бабку, самую лучшую в Спарте. Они знают много важных вещей, которых не знаю я. Есть одна женщина — золотые руки, у нее ни разу ни младенец не умер, ни мать. Я пошлю за ней.
Ни младенец не умер, ни мать… Эти слова напомнили мне, что я не дерево, которое блаженно плодоносит, не рискуя жизнью ради появления яблока или персика.
— Зови меня Пиелой, толстушка, — говорила курносая женщина. — Все меня так зовут.
Она уперла руки в бока и смотрела на меня.
— А я тебя уже видела. Я ходила смотреть состязания девушек. Так что не воображай, будто ослепила меня своей красотой. Мне нет дела до твоего лица, меня волнует только пузо. Вопрос в том, все ли с ним в порядке? Вот что нас должно волновать. Нука, ложись, я тебя осмотрю.
Я послушно вытянулась на кровати, она мяла мой живот и прикладывала к нему ухо. Руки у нее были ласковые в отличие от манеры говорить.
— Вроде бы все в порядке, — заключила она и встала. — Так, говоришь, ты должна родить в середине зимы?
— Нет, ближе к концу.
— Это хорошо. А то как бы я карабкалась в гору, когда она заледенеет? Теперь, деточка, ты должна есть пищу, которая будет поддерживать воду в твоем организме. Пища, которая поддерживает огонь, может вызвать схватки до срока. Поэтому ни лука-порея, ни уксуса. Да, это нелегкая диета. Но и работа нам предстоит не из легких. Если будут вопросы — посылай за мной.
Она наклонилась и прошептала мне на ухо, как большой секрет:
— Люди ничего не знают ни о родах, ни о младенцах. Не слушай дураков. Всегда спрашивай меня.
Пиелу мне боги послали. Ее терпение было неисчерпаемо: я задавала бесчисленные вопросы. Но на один — почему моя фигура не изменилась — она не смогла ответить, только покачала головой: «По-разному бывает, деточка, по-разному».
Я гадала про себя: может, моя фигура остается такой же изящной, как всегда, благодаря моему божественному происхождению? И еще я думала: возможно ли, чтобы женщина, в которой есть хоть капля божественной природы, умерла при родах? Не служит ли она защитой? Но я не могла спросить об этом Пиелу — ведь с подобным ей не приходилось сталкиваться.
Менелай вел себя, как старая бабка, он суетился и паниковал куда больше матушки, всего опасался и остерегался. Когда мы были вместе, он прикрывал меня руками. Однажды он хотел меня заставить носить вместо оберега ужасное золотое ожерелье, но я категорически отказалась: его тяжесть была непомерной.
Он стал готовить оружие и доспехи для будущего, как он полагал, мальчика.
— Он станет воином, — заявил Менелай, с гордостью показывая только что сделанные щит и меч.