ной жизненностью.
Талант г-жи Дузе вполне оценен и московской публикой и крити¬
кой. Несмотря на крайне неблагодарное для театральных развлечений
время, артистка не переставала собирать зрителей, а критика прояв¬
лять редкое единодушие восторга перед невиданной у нас силой арти¬
стического творчества. Искреннее желание всех видевших артистку
и умевших оценить ее дарование — вновь увидеть ее на нашей сцене,
чтобы своим чудным даром оживить исконные симпатии нашей сто¬
лицы к искусству и таланту» *.
В конце 1891 года Дузе вторично приехала в Москву и с 8 по 30
ноября играла в театре Корша. Москвичи встретили ее с прежним
восторгом и воодушевлением, тем более, что она несколько расширила
свой репертуар, включив в него «Кукольный дом» Ибсена. Этот спек¬
такль и здесь, как и везде, вызвал оживленные споры между либе¬
рально и консервативно настроенными зрителями по поводу того, долж¬
на ли Нора покинуть дом мужа или нет. Из той интерпретации роли,
которую давала Дузе, неизбежно следовало, что Нора должна была
уйти из дома своего мужа.
30 ноября Дузе возвратилась в Петербург, где до 27 января 1892
года в помещении Малого театра сыграла несколько спектаклей. Ее
выступления перемежались спектаклями французской оперетты и
балетными вечерами Вирджинии Цукки104. Каждый из этих спектак¬
лей посещался своей специфической публикой.
В это же время в Петербурге вышла в свет первая русская моно¬
графия о Дузе**; знаменитый русский живописец Репин написал и
выставил ее портрет; ее автографы, репродуцированные с благотвори¬
тельной целью, раскупались нарасхват.
31 декабря во время спектакля «Кукольный дом» в Петербург
пришла телеграмма, извещавшая Дузе о смерти отца. Он тихо угас в
Венецианской области, где на средства, присылаемые дочерью, про¬
жил последние годы в полном достатке, имея, наконец, возможность
отдаться целиком своей страсти к живописи.
В этот вечер, как это случалось не однажды в прошлом, Элеоноре
удалось превозмочь свое горе. Лишь спектакли, объявленные на 1 и
2 января, были отменены. 3 января она уже опять играла тот же
«Кукольный дом». Во время диалога с Ранком, когда Нора расска¬
зывает ему о своем тяжелобольном отце, Дузе, вероятно, впервые в
жизни, играя на сцене, не сумела побороть своего личного горя и на
несколько мгновений потеряла самообладание. Крупные слезы по¬
бежали у нее по щекам, и, чтобы скрыть их от зрителей, ей пришлось
закрыть лицо руками. Только к концу спектакля она полностью овла¬
дела собой и с обычной непревзойденной силой и правдивостью пока¬
зала душевное возрождение Норы.
Закончив 27 января 1892 года свои гастроли в Петербурге, Дузе
снова приехала в Москву, где с 30 января по 3 февраля дала три спек¬
такля в театре «Парадиз» (в настоящее время в этом помещении рас¬
положен Театр имени Вл. Маяковского). На этот раз в виде новинки
она показала «Влюбленную» Марко Прага. Критика считала эту
пьесу довольно слабой, и тем значительнее заслуга исполнительницы,
сумевшей каждый малейший драматический момент передать так,
что зрители испытывали глубочайшее волнение.
Примерно в это время критик Иванов подчеркнул особое умение
Дузе включаться в действие пьесы еще за кулисами. Именно поэтому,
как только она появлялась на сцене, зритель по ее лицу и интона¬
циям мог составить себе полное представление о жизненных пери¬
петиях героини. Все, что развертывалось на сцене, писал критик,
происходило не для демонстрации определенного сценического мо¬
тива. Элеонора Дузе появлялась на сцене не для того, чтобы испол¬
нять определенную роль, но чтобы продолжать жизнь своей героини
с того момента, когда автор ввел ее в свою драму.
В последний вечер она была просто засыпана подарками, среди
которых ее особенно растрогал томик Льва Толстого, в котором была
напечатана повесть «Детство».
Мы остановились столь подробно на первом турне Элеоноры Дузе
в России, продолжавшемся почти целый год, по той причине, что,
сумев преодолеть языковый барьер и различие, несхожесть, сущест¬
вовавшие между двумя странами, она покорила самую высокую вер¬
шину, что, по нашему мнению, является делом неимоверно трудным.
В России она одержала победу, положившую начало ее всемирной
известности.
Непосредственное свидетельство очевидца может много дать чи¬
тателю. Располагая документом, рассказывающим о важном этане
в жизни и деятельности Дузе, мы приведем здесь его в выдержках.
Это воспоминания актрисы М. А. Крестовской 105, которые печатаются
по рукописи, предоставленной ее дочерью, Ленорой Шпет.
«Элеонора Дузе в первый раз гастролировала в Москве в мае 1891
года. Я в это время кончала школу Малого театра и, будучи челове¬
ком более или менее обеспеченным и зная немного иностранные язы¬
ки, всегда смотрела всех иностранных гастролеров, часто приезжав¬
ших в Москву.
2 мая был объявлен первый спектакль Элеоноры Дузе — «Дама
с камелиями».
Дузе приехала из Рима со своей итальянской труппой и играла
на итальянском языке. Я этого языка не знала, не знала и пьесы.
Московские зрители имели представление об этой пьесе по опере
«Травиата».
Я взяла себе место в четвертом ряду партера. Прихожу в театр
и вижу, что во втором ряду сидят две актрисы Малого театра —
Н. А. Никулина и Г. Н. Федотова. Они громко разговаривают, как
обыкновенно говорят видные актрисы, не боясь, что их слушают.
Никулина говорит: «Вот только боюсь, что ничего не пойму. Ведь
я языка-то не знаю». А Федотова отвечает: «Да ведь пьесу-то ты зна¬
ешь, ну и поймешь...»
Подняли занавес. На сцену вышла Дузе, и первое впечатление
было не в ее пользу. «Какая невидная! И голос — ничего особен¬
ного...» Но когда она начала играть, публика замолчала. А после
третьего акта Никулина так горько плакала, уткнувшись носом Фе¬
дотовой в грудь, что кто-то из публики принес ей стакан воды. Она
плакала и говорила: «Ну как же теперь можно играть после нее...
Ведь рядом с такой актрисой я просто прачка! И я никогда не ду¬
мала, что итальянский язык так похож на русский! Ведь я у нее все
до слова понимаю!.. Боже, какая актриса!..»
Вот вам впечатление от игры Дузе... Это было в ту пору, когда в
русском театре то и дело раздавались аплодисменты среди акта. А
тут — все молчали. Многие плакали и даже по окончании акта не сра¬
зу начинали аплодировать. Впечатление было слишком сильно, но
не восторженное, не крикливое, а, я бы сказала, потрясающее. Дузе
потрясла прежде всего неожиданностью формы, манеры своей игры...
Через несколько минут после закрытия занавеса публика начала
хлопать очень сильно и очень упорно.
Так проходили все спектакли. Аплодисменты были дружные,
сильные, настойчивые, а она выходила всегда бледная, усталая и
печальная,— в ответ на аплодисменты у нее не было ни улыбки, ни
воздушных поцелуев, ничего... Она стояла серьезная и только уходя
раскланивалась. Вообще она не была весело-приветлива по отноше¬
нию к публике. На ее лице было написано: «Я сделала все, что мог¬
ла». Она стояла в пролете занавеса и серьезно смотрела на незнако¬
мую публику, словно разглядывала ее.
Так как мое место было недалеко от оркестра, я подошла ближе,
к самому барьеру, не хлопала — аплодисменты не выражали впечат¬
ления, которое она на меня произвела,— а просто стояла у барьера
оркестра и смотрела на нее. Может быть, я плакала, но, конечно,