можно и больше, считая и расходы по переезду из Европы в Амери¬
ку». Крэг, рассчитывавший, вероятно, на всемогущество Дузе и на¬
деявшийся на ее помощь (однако весьма мало знавший о тех усло¬
виях, в каких находился театр в Италии, и поэтому не имевший пи
малейшего представления, какие трудности приходилось постоянно
преодолевать знаменитой актрисе), внезапно уехал вместе с Дункан,
отослав Дузе коротенькую прощальную записку, которую ей переда¬
ли в полночь, после спектакля.
«Я понимаю, понимаю, что несбывшаяся мечта всегда причиняет
огорчение. Но если Художник обвиняет меня, он не прав. Я-то знаю,
какие деловые обстоятельства побудили меня подписать контракт в
Америку и какие разные обстоятельства вынудили меня взвешивать
обязательства»,—писала огорченная Дузе одному из общих с Крэгом
друзей, прося его в конце письма объяснить режиссеру причины,
вынудившие ее поступить именно так. По-видимому, это первое не¬
доразумение было улажено, поскольку актриса снова встретилась с
Крэгом в феврале в Ницце.
После Флоренции Дузе дала несколько спектаклей в Генуе, Мила¬
не, Ницце, Каннах. Поразительные декорации Гордона Крэга были
наполовину урезаны и изуродованы, в частности в Ницце, из-за ма¬
леньких размеров сцены. На раздраженное замечание Крэга, которого
все это приводило в ярость и расстраивало, Элеонора с напускной
невозмутимостью отвечала: «Они сделали то, что всегда делают с
моим искусством». С этих пор дороги двух великих художников разо¬
шлись окончательно. Случилось то, что рано или поздно должно было
случиться. Элеонора Дузе, которую после ее смерти объявили «душой
Европы», никогда бы, наверно, не смогла отказаться от своей инди¬
видуальности и долгое время находиться под влиянием гениального
инициатора современного чистого театра, мечтавшего о замене актера
на сцене сверхмарионеткой. Тем не менее много лет спустя, говоря о
своем искреннем восхищении великой актрисой, Гордон Крэг заметил:
«Вся жизнь Элеоноры Дузе так необыкновенно значительна, что по
сравнению с ней все мои постановки кажутся мне спичечными короб¬
ками».
По поводу исполнения Дузе ролей в пьесах Ибсена есть любопыт¬
ное высказывание Шииио Слатапера, которое мы считаем уместным
привести*. Говоря о недостаточном количестве переводов Ибсена в
Италии, Слатапер писал: «Но, к нашему счастью, у нас есть образец
перевода, популяризации, толкования, критики ибсеновских произ¬
ведений, подобного которому пет, пожалуй, не только в скандинавских
странах, но даже на второй родине писателя — в Германии,— это
работа Элеоноры Дузе. Нужно раз и навсегда ясно сказать: тем, что
мы истинно знаем Ибсена, мы обязаны ей.
Ее искусство, ее культура, ее ум, я бы сказал, ее благородная
натура нашли свое великолепное отражение в образах Ибсена. Как
очень хорошо однажды написал из Берлина Борджезе, «ее стиль — это
стиль поэта: та же человеческая скромность, суровая и строгая, как
архитектурное сооружение, которое вдруг взрывается — каменный
цветок — потоком нестерпимого, безумного света. Элеонора Дузе
открывает нам поэта Ибсена, открывает великую нравственную тра¬
гедию под маской будничного реализма».
Длительное турне по Бельгии, Голландии, скандинавским странам,
которое, несмотря на неважное состояние здоровья, Дузе успешно
закончила в 1906 году, было возможно только благодаря безупречной
организационной работе Люнье-По, окончательно посвятившего себя
театру после того, как он увидел Дузе на сцене. Он старался, чтобы
она всегда ездила в отдельном купе; после семи дней выступлений он
устраивал ей три или четыре дня отдыха, в течение которых она
почти не вставала с постели в комфортабельных номерах больших
гостиниц, где всегда были к ее услугам врачи.
«Небо большое... а я буду работать, работать, работать, много,
много, много, и поеду на край света, и буду стараться не страдать
от этого, дабы не терять силы, и вернуться, чтобы заработать на кло¬
чок земли на солнечном берегу Арно. И чтобы доказать тем, кого я
люблю, что я люблю жизнь»,— писала она Адольфо Орвьето, перед
тем как начать гастроли в Румынии в марте 1907 года, а потом доволь¬
но неохотно продолжать их в Южной Америке.
В начале июня в сопровождении все того же Люнье-По она ступи¬
ла на американскую землю. Несмотря на восторженный прием «Рос-
мерсхольма» в Рио-де-Жанейро, несмотря на то, что в вестибюле те¬
атра была укреплена мемориальная доска («В знак признательности
гению Дузе и Ибсена»), Дузе не могла справиться с состоянием де¬
прессии и раздражительности. Это сказалось особенно в Сан-Паулу,
где царила ужасная неблагоустроенность в театре и в гостинице.
После турне по Бразилии Люнье-По вынужден был оставить заботы
о Дузе и отправиться назад в Европу, чтобы помочь в делах своей
жене, актрисе Сюзан Депре173. Что касается Дузе, то она двинулась
дальше, в Буэнос-Айрес, в сопровождении нового импрессарио, пор¬
тугальца Фаустино да Роза, компаньона одного итальянца, не вну¬
шавшего ни малейшего доверия.
Вернувшись в Европу, Дузе с большими перерывами дала несколь¬
ко спектаклей в Германии и Австрии, после чего уединилась в не¬
большой скромной вилле в Фосса дель Абате, неподалеку от Виаред-
жо, в надежде немного поправить вконец расшатанное здоровье.
В конце 1907 года, после одиниадцатилетнего перерыва, Дузе в
четвертый и последний раз приехала в Россию. В свой репертуар она
включила «Гедду Габлер», «Джоконду» и «Монну Ванну». За то время,
что она не была в России, в русском театре произошли огромные из¬
менения 174. В 1898 году Станиславский и Немирович-Данченко осно¬
вали Художественный театр, открыв эпоху психологического реализ¬
ма пьесами Чехова, Горького, Ибсена. Наряду с драматургом большую
роль стал играть режиссер, подлинный создатель спектакля. На фоне
разнообразных эстетических течений, возникших в это время в рус¬
ском театре, особое место заняла деятельность Мейерхольда, утвер¬
ждавшего в своих спектаклях новую тенденцию, новую «театраль¬
ность».
Долгая разлука с Дузе не поколебала верности русской публики
великой итальянской актрисе. «Время пощадило благословенную...
Реализм, который исповедует она, есть реализм Достоевского и Толс¬
того, возвышенно-простой и смиренно-мудрый... Для нас настоящий
приезд Дузе — большое событие»,— писал петербургский критик
Юрий Беляев175 («Новое время», 10 января 1908 года).
В одном из интервью, данном Дузе в Москве, она сказала о своем
восхищении Толстым, Тургеневым, Достоевским. «Ваши Горький,
Чехов, Андреев,— добавила она,— сказали или хотели сказать что-то
новое, какое-то новое слово... Я была бы счастлива, если бы кто-ни¬
будь указал мне русскую драму... В ее постановку я бы вложила всю
свою душу». Подобное желание она высказывала в свое время и
Сергею Волконскому. Однако тогда никто не вызвался ей помочь,
так же как никто не поддержал ее желания сыграть в «Трех сест¬
рах» Чехова.
В этот приезд в Москву ей представился случай увидеть на сцене
Художественного театра ибсеновского «Бранда». Спектакль произвел
на нее глубокое впечатление своей одухотворенной интерпретацией
Ибсена. Еще в 1906 году в Берлине она имела возможность видеть
Художественный театр и восхищаться труппой Станиславского. Как
всегда, она готова была оказать поддержку молодому коллективу, но