Однако когда Марк все чаще стал заговаривать с ней о поездке в Испанию, давно мол пора припасть к корням и познакомиться с родственниками по отцовской линии, она вместо того, чтобы воспрянуть духом, ощутила вполне объяснимое беспокойство. Сомнительно ей было, что простым знакомством все и ограничится, напротив, сдавалось, что муж всерьез стал задумываться о своем и семейном будущем, и, видимо, связывал его с другой страной. Испанским он владел прекрасно - в его семье на нем разговаривали и читали, плюс еще несколькими европейскими языками, выученными уже в институтские годы. Нора не могла не осознавать, что такая кардинальная перемена не сможет не сказаться на расстановке сил в семье - здесь она была полноправная “маленькая хозяйка большого дома”, ловко ориентирующаяся в разных мелочных и временами отталкивающих, но как-никак родных реалиях, а там что? Без языка и с
неоконченным образованием, да с подрастающими детьми, которые и говорить-то небось будут уже не по-русски, кем она станет?
И все же в тот день, когда он поставил ее перед фактом, предъявив паспорта на всю семью с визами, она все еще надеялась, что это так - долгожданный отпуск, так сказать second honeymoon (впрочем, первого так и не случилось из-за ее тяжелой беременности Сонечкой), и как все приятное и временное, отпуск этот скоро закончится. Тогда она еще не знала, как глубоко заблуждалась.
***
Они представляли собой забавную пару: полный невысокого роста, с венчиком седых волос вокруг обширной лысины, но очень энергичный и подвижный профессор медицины и медлительный на вид, рослый красавец-мужчина примерно
35-40 лет в форме Гражданской гвардии. Полицейский некоторое время придирчиво осматривал помещение, потом подозрительно взглянул на профессора и в конце концов, с нескрываемым раздражением, спросил:
“- А что у Вас тут нет мер предосторожности, мало ли пациент буйным окажется или более того - опасным преступником? Решеток на окнах нет, охраны не видно, приходи-уходи когда захочешь, так что ли?”
“- Не совсем так, cеньор .. э-э извините Вы кажется представились, да я видно не расслышал?”
“- Капитан Хименес, Гражданская гвардия, подразделение по борьбе с терроризмом.”
“- Чем мы обязаны, такой высокий чин и ...”
“- Женщина, русская, которая находилась у Вас на лечении. Как случилось, что она сбежала из клиники? Ведь из полиции Вам сообщили, что ее необходимо изолировать...”
“-Вам должно быть известно, капитан Хименес, что никакого официального документа или предписания мы так и не получили. Так что у Вас нет оснований для предъявления ко мне или клинике каких-либо обвинений. Не так ли?” - голос
профессора стал неожиданно жестким и утратил свои демократичные интеллигентские интонации. “Так что я попросил бы Вас определиться со статусом этого дела и тогда уж официально изложить свои претензии, а сейчас прошу разрешить мне продолжить заниматься моими непосредственными обязанностями - лечить вверенных мне больных.”
Не ожидавший такого отпора офицер быстро сориентировался и попытался умаслить разбушевавшегося профессора: “- Ну что Вы, сеньор Монтес, у нас и в мыслях не было предъявлять ни к клинике, ни лично к Вам какие-либо претензии, а тем более - обвинения. Однако мы ожидаем от Вас, как от гражданина, содействия в важном государственном деле. Эта русская э-э больная возможно причастна к некой тайной группировке, подозреваемой в связях с каталанскими сепаратистами.”
“- Cеньор Хименес, я человек далекий от политики, мой долг - лечить людей, независимо от их убеждений. У нас ведь кажется действует презумпция невиновности? А вина моей пациентки не только не была доказана, но и даже никакого дела против нее, насколько мне известно, возбуждено не было.”
“- Все верно, профессор. А я смотрю Вы хорошо подкованы хе-хе в юридических вопросах. И все-таки нам не хотелось бы в силу э-э деликатности этого дела затевать бюрократические процедуры. Я не отниму много времени.”