Амстердам, куда уже со всех концов Испании и Португалии стекались их гонимые единоверцы. Но для этого длительного, полного лишений и опасностей путешествия надо еще было набраться сил и средств. Впрочем влиятельные маранские семьи, среди которых были и такие тайные спонсоры как первые министры Португалии, активно взялись за сбор средств, и Марк надеялся что через месяц-другой они уже смогут двинуться дальше, и стал уже наводить справки о своих детях. Новости поступали пусть и противоречивые, но обнадеживающие. Наконец, по достоверным сведениям, пришедших окольными путями от родных Марка, им удалось-таки добраться до Амстердама, и дети его были живы и в добром здравии.
Эл стойко переносила все лишения, и ее авторитет в общине возрос еще больше. Неслыханное по тем временам дело - ей позволили участвовать в собраниях наравне с мужчинами, к ее мнению прислушивались. Единственное, что ее смущало, это периодически высказываемые пожелания, чтобы они с Марком узаконили свои отношения, и она бы на правах законной супруги взяла на себя заботы о его детях. Сам он, осознавая всю сложность ее положения, ни на чем открыто не настаивал, но она прекрасно отдавала себе отчет, что с их переездом в Амстердам (дата которого уже была определена - ждали корабль, уже вышедший за ними из Амстердама) этот вопрос встанет во всей своей неотвратимости. Тем временем паника в Лиссабоне улеглась. Зараза, которую ошибочно посчитали чумой, сошла на нет, и беженцы ужу готовились к обратной дороге, забрать их должны были из лиссабонского порта.
Той ночью ей приснился странный сон - как будто она с мужем и подросшим за лето сынишкой гуляет по современному Лиссабону. Они, устав от дневных впечатлений, решают подняться в район Байру - Альту, где находится их отель, но понимают, что заблудились. Ребенок голоден и начинает капризничать, и она решает спросить дорогу у импозантного военного, внешность которого ей кажется смутно знакомой. Доброжелательный офицер отвечает ей, что сам гость в этот городе, но дорогу им с удовольствием подскажет. Он начинает бойко по-испански, энергично жестикулируя, указывать им путь, и заметив ее замешательство, любезно предлагает проводить их. Через короткое время они оказываются на небольшой площади у подножия какой-то башни. Испанец показывает им на нее и говорит
"Элевадор-ду-Карму". В башне, как оказалось, находится подъемник, соединяющий площадь с нужным им местом. Они радостно благодарят своего провожатого и заходят в лифт. Поднявшись на нем они оказываются ... в своей московской квартире, и Соня радостно обнимает ее, они обе заливаются слезами радости, девушка что-то сбивчиво рассказывает ей, но внезапно переходит на джудезмо и энергично трясет ее за плечо.
Эл открыла глаза - над ней склонилась одна из ее соседок, которая говорит ей, что пора, все уже собрались. А она так глубоко спала, устав от затянувшихся далеко за полночь сборов накануне, что ее не решились тревожить. На самом деле она была занята не только и не столько сборами... Глубоко за полночь она вернулась совсем даже не с очередного заседания совета (как судя по всему думали ее соседки по общему дому, чтоб не сказать бараку), а с романтического свидания с Марком. На ее коже до сих пор были следы морской соли, а в отросших и выцветших на солнце медно-рыжих волосах - песок. Она потянулась и бодро вскочила на ноги. Воспоминания о вчерашнем бурном свидании, напомнившем ей своим накалом эмоций далекую юность, с той лишь разницей, что прогулка с тем юношей по ночному пляжу ничем подобным не закончилась - они оба тогда были еще так молоды и невинны, но надо же столько лет прошло - а способность к безоглядной влюбленности удалось сохранить. Она вообще-то была довольно влюбчива, но большинство даже ее “взрослых” романов были платоническими, а точнее сказать - воображаемыми. Да она особенно и не стремилась их материализовать. До недавнего времени. “Возраст такой наверное”, думала она про себя не без иронии “гормональный всплеск, помноженный на ощущение безвозвратно уходящего времени. Последняя лебединая песня.”