что не замечает, тем больше разжигая своих поклонников. Если бы не этот отсутствующий взгляд, ей бы можно было дать чуть больше тридцати, но когда бы Вам удалось все-таки зафиксировать ее внимание на себе - тут бы вы заметили, что это взгляд идет как бы это лучше сказать - из самых глубин, из вечности, взгляд существа, заглянувшего за границы изведанного мира, и оставившего в обмен на такое свое дерзновенное любопытство если не свою бессмертную душу, так уж точно какую-то частичку себя.
***
Антон позвонил ей через несколько дней и бодрым голосом сообщил, что все документы по “проекту” подготовил и готов их с ней обсудить. Элла догадывалась, что Наталья Александровна неспроста так активно взялась за получение этого гранта, очевидно какая-то часть из выделяемых на исследование денег шла кафедре, на которой трудился “редкий специалист”. Но это последнее, о чем ей хотелось бы задумываться, она была уже готова ответить Антону, мол я со всем заочно согласна, отправляйте документы в Фонд, но тут он, не меняя бодрого, делового тона пригласил ее на согласование документов ... к себе домой. В своей жизнеутверждающей, напористой и не предполагающей никаких возражений манере, он быстро объяснил, как его найти, и пока она собиралась ему вежливо, но твердо отказать, отключился. Элла была раздосадована, но все же решила посмотреть в Интернете, где же это находится - к своему удивлению, она обнаружила, что место столь беспардонно навязанной встречи расположено всего в каких-то 15 минутах ходьбы от ее дома, а главное - что и перевесило в его пользу - как раз таки в заповедном академическом анклаве 1940-50-х годов. Как-то гуляя с коляской с тогда еще своим младенцем-сыном она набрела на этот чудом уцелевший среди безвкусных новостроек островок из ведомственных домов сотрудников академического института, надежно спрятанного за высоким забором и буйно разросшимся парком. Раньше в этом видневшемся вдалеке за забором желто-белом здании с колоннами находилась дворянская усадьба, ну а последние
60 с лишним лет - этот самый институт под невнятной вывеской что-то вроде “институт проблем теоретической физики”. Какие такие у этой теоретической физики проблемы она понятия не имела, и вообще ее еще с детства, проведенного в районе Воробьевых гор, интересовало почему же все эти занявшие бывшие дворянские гнезда институты химии, физики и прочих естественных наук имеют эти
самые “проблемы” в названии, и видимо не только в названии? Даже тогда в 80-е на них уже лежала мрачная тень грядущего запустения. Впрочем, тему отчаянного положения российской науки она не любила обсуждать, может как раз потому, что более 15 лет прожила с так сказать жертвой этого самого положения. “Воровать меньше надо”, - обычно с возмущением думала она про себя, случайно попав взглядом на выпуск новостей или какое-нибудь социально-политическое ток-шоу, в котором госчиновник с лоснящейся от самодовольства физиономией вещал о бедственном положении науки и планах государства по выходу из него. Впрочем, телевизор она почти не смотрела, за исключением детских познавательных каналов и иногда еще старых советских мультиков, к которым пристрастила обоих своих детей. Так уютно им было, прижавшись друг к другу и укрывшись старым любимым пледом, в сто первый раз смотреть мультики про домовенка Кузю или про “девочек” как говорил ее тогда двухлетний сын. На самом деле вовсе и не про девочек был тот мультик, а про всегдашнюю - хоть по сюжету и временную - победу плебея и хама над тонкой и интеллигентной материей (там еще ражие хоккеисты сгоняли с катка нежных фигуристов). Ну а что касается Кузи, так она могла бы сама его озвучивать если б вдруг, например, отключился звук. Особенно ей импонировала мама девочки