"Вера, надежда, любовь" выполняют ту же ключевую роль, как и у апостола Павла; однако у индивидуалиста Прокла любовь всегда зовется eros, или есть eros, но не agape. Эрос — это любовь индивида к богу как к единому; эрос приводит душу к богу и стоит для индивида на месте Христа. Для "эллинов" бог не есть любовь, наоборот, мы любим бога, и, подобно нам, его любит все прочее великое множество душ и умов, каждый по-своему. Мыслящему духу и способной к метаморфозам душе эрос дарит силу совершать спиральное движение вокруг единого, как кносские мисты "обтанцовывали" лабиринт. "Если мы желаем спасения, то должны взять на себя усилия диалектики, беспощадную беседу самых простых основополагающих идей друг с другом"; или: "Желая предаться единому, душа должна уподобиться ему, пожертвовать своей особостью. Поскольку же богини часто суть праобразы благородных душ, необходимо — чтобы отыскать путь — еще и верить, что в таинствах Рея и Деметра на деле только едины"[27].
Поднимаясь над ощущениями собственного тела и мира, душа поднимается и над бурями внутреннего ощущения, и если ум тогда выступает еще и за пределы понятий рассудка, то душа изменяет свою форму и суть; она как бы выгоняет "цветок". Цветок этот может открыться единому, в котором вкушает вечную пишу. Пока душа пребывает там, в святая святых, тело как бы мертво. Три знака на вратах священного места в Элевсине: бычий череп, цветок и колос — указывают мисту, что ему надлежит совершить; а раз указывают мисту, значит, и философу.
Вспомним, что стихи из Проклова гимна повествуют о том, как незримый пламень возвышает души к высям таинств и как, напротив, оттуда изливается чистый, священный свет. Здесь уместен символ Солнца, которое в таинствах является не физически, а духовно. Прокл заимствовал этот символ из Платоновой притчи о пещере и солнце, на которой мы предпочли не останавливаться подробно в главе о Платоне, так как здесь это могло бы завести слишком далеко. Понятно, однако, что огонь в Анактороне, в маленьком «святая святых» Элевсиний, и для Прокла был самым священным символом. В. Байервальтес, в недавнее время занимавшийся углубленным изучением огромного наследия этого философа, пишет: "Можно было бы раскрыть совокупную Проклову систему… в трех аспектах: 1) в структуре философской мифологии; 2) в бытии души и 3) в бытии математического. При этом очень во многом проявлялось бы своеобразие Прокловой философии сравнительно с ранним платонизмом, а также и с христианством… Христиане с их учением о Божественной Троице следуют [по мысли Прокла. — Д.Л.] хотя и высокому, но не высшему делу ума"[28].
Феодосии Великий в 392 году запретил жертвоприношения животных и закрыл языческие храмы; еще четырьмя годами позже Аларих разрушил Элевсин. У "эллинов" место жертвоприношений заняли орфические гимны. Они с давних пор сопровождали жертвоприношения, теперь же полностью их заменили. Если, как свидетельствует Марин, эти гимны оказались особенно подходящими для теургии в элевсинской традиции, то напрашивается предположение, что они были элементом древних таинств.
Вместе с подобными теургиями родилась платоническая литургия, или евхаристия. Христианская литургия тоже лишь в IV и V веке приобрела свою общепринятую форму с постоянным, закрепленным текстом[29]; обе эти структуры развивались параллельно на одном и том же пространстве. Поскольку христианское учение, по сути, складывалось в течение этих двух веков и поскольку епископы на соборах ссылались не только на Павла, предание и т. п., но и на "науку", то есть на таких платоников, как Прокл, стало быть, культ они выстраивали не без оглядки по сторонам. В литургии христиан и поныне течет элевсинская кровь.
Данные раскопок
В 1645 году французские иезуиты впервые в новую эпоху упоминают в своих записках об аттических древностях. В 1658 году французы-францисканцы строили монастырь в Афинах, в том месте, которое называли тогда "Фонарь Диогена", и опять-таки сообщали о древностях. Однако Элевсин покуда не трогали[30]. Лишь в 1675 году англичанин Джордж Уилер свидетельствует о наличии большой груды камней на месте элевсинской святыни, которую он опознал как таковую, потому что нашел там огромную, выше человеческого роста, статую девушки. По его предположению, это было культовое изваяние богини Персефоны.