Создав первых людей, Прометей подарил им небесный огонь. Он знал, чтó делает, хотя в наказание висит с тех пор крестообразно распятый на утесах Кавказа. Его палач и страж Гефест, как и он сам, властвует огнем, особенно подземно-вулканическим. Гермес тщетно старается выпытать у Прометея, которому открыто грядущее, имя и происхождение будущего властелина мира; Прометей молчит. Лишь посещающим его богам воды и ветра он кое на что намекает.
В таинствах на первом месте было, скорее всего, божество ветра, то есть Артемида или здесь — Гера со своей посвященной Ио; лишь затем следовал Посейдон как владыка вод. Перестановкой древний поэт маскирует мистерию. В остальном же трагедия повторяет строение элевсинских таинств, коль скоро путь через стихии отвечает порядку ветер — вода — земля — огонь.
В основе едва ли не каждой аттической драмы V века лежит заданный мистериями образец, который отчетливо просматривается в комедии Аристофана "Лягушки" (405 г.). Мы видим здесь Диониса, которого Геракл ведет в Гадес, у Ахерона ему надоедают лягушки — души, не обретшие избавления. Но вблизи Плутонова дворца оба они слышат музыку флейт: это процессия душ, что были посвящены в Элевсинии и теперь, после смерти, направляются в Элизий. Мертвые мисты поют те же песни, какие пели, шагая из Афин к Элевсину. Перед троном Плутона решится, который из великих трагиков столетия — Эсхил, Софокл или Еврипид — наиболее велик. Ситуация напоминает вторую сцену в Гадесе из "Одиссеи", где к концу эпоса Агамемнон и Ахиллес оценивают свой земной путь. В таинствах решение приходится на Третью оргию, и принимают его боги огня; зовутся они, как правило, Гефестом и Прометеем-Дионисом. Если Первая оргия — под знаком ветра и речи — напоминает странствия Иисуса-учителя, то Вторая — под знаком стихии воды — напоминает страсти, о которых повествуют Евангелия, а Третья — под знаком стихии земли и огня — смерть и нисхождение Спасителя во ад. (Евангелия об этом умалчивают, но зато говорит христианский Символ веры{41}). Воскресение его стоит под знаком света и соответствует явлению богини в желанном "созерцательном образе" во время Третьей оргии.
Пятый гомеровский гимн
Этот гимн — детальнейшее вербальное свидетельство Элевсиний. Гомеровским древние называли его, а также еще 33 песни потому, что особенностями языка он родствен гомеровским эпосам и Фукидид (f 400 до Р.Х.) в своей "Истории" (III, 104), согласно преданию, приписывает Гомеру I гомеровский гимн (в честь Аполлона Делосского). Певец этого гимна называет себя "зренья лишенный певец, что живет на Хиосе высоком"; Фукидид делает отсюда вывод, что это Гомер. Впоследствии авторство распространили на все собрание.
V гимн (Деметре) по языку относится к VII веку. Его содержание — свидетельство эпохи, когда архаический городок Элевсин еще имел политическую самостоятельность. Поэт — он же, видимо, и певец — был хорошо знаком с древним мифом; форму он создал заново. Такие песни исполнялись перед жертвоприношениями или таинствами, а особенно удачные повторялись и в последующие годы, в ту же пору. В культе повествовательный миф божества выполнял задачу, сходную с той, какую в христианской литургии выполняет предварительно читаемое Евангелие. Миф облекает божество образом, тогда как причастие, жертва и пресуществление призывают его силу.
Орфические гимны — сборник более поздний, примерно эпохи тирана Писистрата (560–527), который усердно развивал религиозную связь Афин с Элевсином. Помимо гомеровских гимнов его друзья, в особенности Ономакрит, бережно сохранили и произведения Гомера и Гесиода. Названия гомеровский и орфический приобрели дополнительный смысл — публичный, общедоступный и тайный, относящийся к таинствам. Мы разделяем точку зрения Фрица Графа, который заключает свою книгу "Элевсин и орфическая поэзия Афин в доэллинскую эпоху" (1974) такими словами: "Будучи близки Элевсинским таинствам, эти сочинения предназначались для того, чтобы посредством интерпретаций открывать современности элевсинский обряд и элевсинский миф, возраст которых исчислялся веками".
Самый древний пласт V гомеровского гимна — имена. Кроме топонимов Крит и Элевсин (оба они догреческого происхождения, и смысл их неясен), все имена сплошь "говорящие". Тем не менее и они "говорят" по-своему: Крит в VII веке еще считался "страной древней культуры", такой же древней, как египетская IV тысячелетия. Уже непонятное эллинам название Элевсин по крайней мере напоминало им греческое eleusis — "пришествие [богини] ". В топониме звучало и мифическое, опять-таки доэллинское наименование мистического царства — Элизия, где обитали блаженные души. Трещины в земле от молний назывались en-elysia. Убитых молнией считали жителями Элизия. Семела, смертная мать бога Диониса, была праобразом таких погибших от молнии.