У любого, но только не у этого мальчишки. Отправить на тот свет дюжину не последних боевых магов, часами выдавать всплески сырой силы и до сих пор оставаться в сознании — высший пилотаж. Парнишка — сильнейший тёмный маг… однако не обладающий даже подобием блока. Неудивительно, что с головой у него не всё в порядке — ежеминутно слышать сотни голосов, улавливать чужие эмоции и оставаться при этом в здравом рассудке было бы чудом.
Чудес в мире не бывает — кому ещё это знать, как не магу?
Сквозь мешанину из ярости и ненависти отчётливо пробивались отчаяние и страх. Фалько облегчённо выдохнул — мальчишка небезнадёжен, раз пытается выкарабкаться из цепких лап своего бешеного дара. Медленно опутывая его паутиной из собственной силы, отключив любые эмоции, он продолжил сближаться. С каждым его шагом волны чужой магии становились слабее, а когда между ними осталась всего пара шагов — и вовсе почти стихли. Себя героем Уилл вовсе не мнил — мальчишка почти всё сделал сам, просто прислушавшись к уговорам и поддавшись чужому спокойствию. Чего это ему стоило, он мог догадаться по тяжёлому дыханию, дрожащим рукам и хлещущей из носа крови.
— Вот так, — похвалил он, утерев со лба выступивший пот. Силён, богиня Хладная, как же силён! Последним менталистом с таким уровнем силы был безвременно почивший лорд-канцлер Эдриан Лейернхарт, без которого в Империи наступил бардак. Определённо, это чудо нужно приводить в порядок и приставлять к делу.
«Боги и богини, неужели я получил шанс свалить на пенсию?» — восхитился Уилл. И чуть было не упустил момент, когда парень окончательно пришёл в себя.
Если так можно назвать его дикий взгляд на собственные дрожащие ладони, ободранные, покрытые грязью и запёкшейся кровью.
А потом чужая магия отступила окончательно — немалый резерв наконец опустел, вместе с ним мальчишку покинули и последние силы. Уилл едва успел приобнять его за плечи и не дать свалиться на холодный каменный пол.
— Тихо, тихо, — всё так же мягко проговорил он, успокаивающе гладя парня по спутанным волосам. В ладонь впились было чужие пальцы, но не смогли удержать; рука бессильно вытянулась вдоль тела. — Всё хорошо, ты молодец. Мы поможем тебе. А пока спи.
Уилл задержал ладонь на его лбу, направляя поток силы в чужое сознание, навевая сон.
— Что дальше, Уилл? — раздался за спиной голос Тангрима.
Дальше Уилл с удовольствием бы узнал, откуда взялся этот мальчишка, а потом нашёл бы того, кто начисто снёс ему блок, сделав калекой, и лично подвесил бы за яйца прямо на центральной площади. (А что, статуя короля Люциана и не такое переживала, вспомнить только полоумного лича Элриссу и легион нежити.) Жестоко, но и Фалько не светлый маг. Слишком мало в нём жалости; вот бы ещё тратить её на всяких ублюдков, ломающих детей.
Увы, чтобы расправиться с мерзавцем, нужно сначала привести парня в относительный порядок и хорошенько расспросить. И — он тяжело вздохнул, оглянувшись на нервничающего Дориана, — подправить мозги всем, кто сейчас в гарнизоне. Пока кто-нибудь и впрямь не сиганул с крыши.
— Дальше вы ждёте менталистов и не пытаетесь убиться обо что-нибудь. А пацана я забираю в Иленгард.
========== Глава 1 ==========
— Мне очень жаль, Симус, — Мэйр горестно вздохнул и погладил шершавую кору тысячелетнего дуба. — Ой, нет, не жаль. Я же просил… предупреждал… ну, теперь уж не обессудь. Не могу же я отобрать у моей бедняжки еду прямо из… корней?
Неметон послал своему хранителю волну приязни, а здоровенный белобрысый детина, опутанный живыми корнями, будто сетью, забился в своём плену и разразился отборным матом.
Мэйр покорно выслушал все оскорбления (к слову сказать, не очень-то оригинальные), оперся спиной о мощный ствол дерева и сонно прикрыл глаза. Энергия зачарованного леса заструилась по телу, разгоняя дремоту и кровь в жилах — Неметон делился силой, словно прося прощения за раннюю побудку. Когда печально известный синтарийский браконьер Симус Хэнлон заплутал в дебрях зачарованного леса, едва минуло пять утра; пришлось неохотно вылезти из тёплой постели да пойти и поглядеть, кому там жить надоело.
Сколько Мэйр себя помнил, его влекло к Неметону, как вендиго на свежее мясо. Священное древо фейри, взращённое на жертвенной крови и по сей день грешащее людоедством, манило его в свои смертоносные объятья, однако даже не думало вредить.
Не каждый взрослый отважился бы сунуться в зачарованный лес, но Мэйр, ещё будучи ребёнком — щуплым и странным, и очень одиноким, — шастал сюда как к себе домой. Сколько родители ни бранились, сколько ни наказывали, лишая прогулок и сладкого (изверги!), он всё равно возвращался сюда, в лесную чащу, к своим друзьям — трещащим без умолку малышам-пикси с блестящими стрекозиными крылышками; жутковатым трёхрогим лошадям-келпи, чьи пасти полны острых зубов, а копыта ступают по воде так же легко, как по лесным тропинкам. Встречались и чудные говорящие звери: лиса, рыжая как пламя, и огромная хищная птица — кажется, кондор? — и величественный олень с ветвистыми рогами… Но то были лишь гости, вечные путники, а постоянным его приятелем был — и остаётся по сей день — ехидный чёрный кот. То есть, конечно же, кайт-ши, который велел звать его Лиром и не мог даже дня прожить, не сказав какую-нибудь гадость.
Что ж, надо признать, Лир горазд не только на гадости. Однажды он вывел Мэйра на опушку леса, где за низеньким каменным забором одиноко ютился небольшой двухэтажный особняк, сложенный из гладкого серого камня. Мэйр зачарованно глазел на стены, полускрытые под красно-зелёным ковром девичьего винограда; на роскошное эркерное окно, стекла которого потускнели, собрав вековой слой пыли; на графитового цвета черепицу, что сияла на солнце, омытая утренним ливнем…
«Неметон избрал тебя, — сказал Лир. — А значит, когда-нибудь всё это будет твоим».
Кайт-ши был прав: всё это теперь его. И сказочный особняк с эркером, и сад с колодцем у орешника, и даже весь огромный лес, порождённый магией Неметона…
И сам Неметон. А ещё поганый браконьер, который устал сквернословить и теперь злобно выл от бессилия. Он и его жалкая жизнь.
Мэйр неохотно открыл глаза и глянул себе под ноги. Широченная физиономия Симуса, обрамлённая белесой клочковатой бородой, покраснела как бурак — то ли от злости, то ли оттого, что один из живых корней оплёл его бычью шею и теперь душил — легонько, время от времени давая продышаться.
Неметон любит поиграть с едой. И совсем, совсем не любит браконьеров.
— За что?.. — с усилием прохрипел Симус, трепыхаясь в объятьях Неметона, как муха в паутине. — За что ты меня так?..
Мэйр лишь руками развёл и виновато улыбнулся.
— Не я. Неметон. Ты, помнится, заржал мне в лицо да велел не рассказывать сказочки? Вот тебе моя сказочка, Симус, безмозглый ты выблядок.
— Я… я всего-то…
— Всего-то решил пристрелить реликтового меднорогого оленя, — он брезгливо пихнул носком ботинка тяжёлый двухзарядный арбалет, что валялся тут же, потерянный в неравном бою с оголодавшим тысячелетним деревцем. — За рога и шкуру на чёрном рынке можно получить в десятки раз больше, чем за все твои зловонные потроха. Верно я говорю? — не дождавшись ответа, Мэйр неспешно продолжил: — Я тоже ценю оленя в десятки раз дороже, чем тебя. Ты мне вообще-то никогда не нравился, да и с чего бы? Ты разбил мне нос игрушечной лошадкой, а такое, знаешь ли, не забывается!
Им тогда было лет по пять, кажется. Они ходили в один детский сад — и терпеть друг друга не могли. А потом пошли в школу — и все ещё были друг от друга не в восторге. А потом за Мэйром пришли маги и забрали его в столицу, в Академию. Что, естественно, не прибавило Симусу добрых чувств. Он вообще был злобным мальчишкой, который предсказуемо вырос в мерзкого, грубого, горластого мужика, разоряющего леса и поколачивающего свою вечно пузатую жену…
…но как же Дакей одна, с двумя годовалыми девочками и ещё одним орущим свёртком на подходе?
«Вечно ты со своим слюнтяйством… Лучше пусть одна, чем с этой мразью, — решительно возразил Мэйр сам себе, стараясь заглушить робкий голос вины. Хотя в чём тут его вина? Он предупреждал их всех — нечего соваться к Неметону с нечистыми помыслами. — После его смерти государство позаботится о Дакей и детях… сам прослежу, чтобы они были в порядке. А по душке Симусу у нас точно никто скучать не будет».