Их всех ждала одна участь — послужить моим развлечением. И они справились с этой ролью.
Периодически в зал вбегали новые жертвы — вероятно, привлечённые шумом. Их стремление к гибели позабавило меня, и я засмеялся, увернувшись от очередного медленного удара. Перехватил занесённую надо мной руку и сломал её, отчего бандит завопил. У людей такие хрупкие кости! С гномами такой фокус ни за что не прошёл бы.
Иногда кто-то одумывался и давал дёру. Таких я отлавливал и старался подарить им особенную агонию. Сперва ломал колени, а затем танцевал на их телах под аккомпанемент криков и проминавшихся рёбер.
Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Когда поблизости не осталось живых, я остановился.
Дыхание сбилось, блаженство разливалось по венам жгучим зельем. Голова пухла от восторга. Ещё, ещё, ещё, требовала демоническая суть. Ещё эмоций, ещё лакомства, щедро разбрызгиваемого смертными!
Но воцарилась тишина.
Накатило сожаление. Слишком быстро всё кончилось. Если бы я знал, то оставил бы парочку людей, чтобы растянуть удовольствие. Может быть, снял бы с них кожу, а затем…
Ах да, припомнил я. Мне требовалась информация.
Волей я собрал с себя кровь и запульнул получившийся шар в мертвеца, который повис на стене, продырявленный обломком стола.
Наверное, я перестарался. Нет, без вещи или её аналога в мире смертных делать нечего. Слишком легко утратить контроль в погоне за лёгким удовольствием!
Вещь мне добыть неоткуда. Они рождались лишь в Эфирии — осколки объективного в безбрежном океане субъективности. Но всегда можно обмануть себя: объявить вещью нечто, что ею на деле не является. От этого подделка не приобретёт свойств вещи, но её хватит, чтобы удержать меня от поспешных решений.
Знакомая истома пронзила меня. Я приоткрыл рот, облизал враз пересохшие губы. Что-то происходило с телом, что-то незнакомое, но несомненно сулившее наслаждение. Добраться бы до первопричины этого странного чувства… У организма, от которого зависело моё существование, не должно быть загадок от меня.
Некоторые трупы могли похвастаться целой одеждой. Я раздел их и перемерил целую груду брюк и тонких рубах без завязок у горла, прежде чем подобрал те, что были в пору. Для Лютиэны я тоже кое-что отложил. Шляться по человеческим городам в эльфийском тряпье было бы глупо, верно?
Ещё по карманам обормотов были распиханы монетки и всякие бумажки. Бумажки я думал выбросить, но потом прочёл, что на них написано то же слово, что на монетах. Рубли. Местная валюта?
Наивные людишки думали, что собьют меня с толку, если начнут обмениваться бумагой вместо полновесного золота! Но не тут-то было.
Также у некоторых бандитов были при себе книжечки, на лицевой стороне которых красовались тиснёные буквы. «Паспорт подданного Российской империи». Я пролистал парочку и сообразил, что это дорожные документы.
Разумеется, для бандитов глупо иметь при себе настоящие грамоты, так что они, скорее всего, поддельные. Но я не был привередлив и подобрал паспорт с наиболее похожей на меня картиной на первом развороте. Для этого пришлось перебрать добрых два десятка книжек, постоянно сверяясь с зеркалом, которое чудом уцелело в недавнем переполохе.
Выбранная картина не то чтобы напоминала меня, но я не отчаивался. Напротив графы имя значилось Родион. Что ж, побуду Родионом.
Отобранные богатства без проблем влезли в сумку, которую я подобрал у стола.
Ни ножей, ни кастетов, в изобилии водившихся у бандитов, я не взял. Зачем мне оружие? Я и сам отлично справлялся.
Я вышел из зала и аккуратно прикрыл за собой дверь. Лютиэне не стоило видеть, что он превратился в лавку мясника-энтузиаста. Отвечать на глупые вопросы у меня не было настроения.
Лютиэна! При мысли о ней в сердце всколыхнулось томление, раздулось до пожара, охватило конечности. В кончиках пальцев будто поселились живые молнии. Засуетились под кожей, сталкиваясь, грозя вырваться из-под ногтей снопом искр. В висках забурлила кровь.
Вскоре я нашёл путь наружу. Вверх тянулась лестница с выщербленными ступенями. Но я ещё не закончил со всеми делами в вертепе.
Обследование оставшихся комнат, разочаровывающе пустых, не заняло много времени. Наконец я остановился возле основательной двери, обитой железом. Возле неё на гвоздике символом ленивой небрежности висел ключ.
Я отпер замок и вошёл внутрь.