Никогда бы не подумал, что таинство магии можно так зверски изнасиловать налётом обыденности.
Изобретательность землян уступала лишь их страсти опошлять всё, до чего они могли дотянуться.
Подготовка закончилась, нас пригласили внутрь. С тихим шипением сомкнулись двери. На потолке кабины в обрамлении проводов загорелся синеватый кристалл, ему вторили десятки крошечных огней.
Воздух наполнился тихим гудением.
Нити реальности растянулись, формируя проход.
Последовала вспышка, я рефлекторно закрыл глаза — и открыл уже в другом зале. В отличие от резервной комнаты, он был большим, в нём теснились десятки кабин, подобных той, где стояли мы. На дальней стене у выхода висело огромное полотно с деревом, схематично составленным из нескольких ромбов. Отчётливо выделялись три ветви.
Прозрачные створки разошлись в стороны, выпуская нас.
От каждой кабины тянулись красные ленты, поддерживаемые столбами. Они образовывали коридоры, которые вели к будкам.
Первым делом в глаза бросилось то, что по манхэттенскому терминалу спокойно разгуливали Ат’Эде.
Вторым — презрительный оскал гоблина, сидевшего в предназначенной для нас будке.
— Кто такие? Цель визита? Почему кривой проход? Дворяне среди вас есть? Вижу, шо нет. Ну, живее, людиш-ш-шки, — выплюнул он гроздь вопросов, высокомерно задирая длинный острый нос.
На лацкане его пиджака пристроился жёлтый значок в виде звезды. Осознанно или неосознанно, гоблин-таможенник теребил его заскорузлыми пальцами.
Тут я сообразил, что разговаривает он на ломаном эльфийском, которого, само собой, ни Пётр, ни Кана не знали. А значит, отдуваться придётся либо мне, либо Лютиэне.
Поскольку у меня сразу возникло желание сплющить нос возомнившей о себе твари при помощи регистрационной стойки, я предпочёл оставить переговоры сестре. Уж она-то найдёт с ним общий язык.
Лютиэна подбоченилась.
— Кто дал тебе право разговаривать на языке Маат’Лаэде, животное?
— Берега попутала, шлюха? — взвился таможенник. Нажал на кнопку перед ним, — Третий пункт, гряз-з-зные терты не желают отвечать на вопрос-с-сы.
Он ухмыльнулся, обнажив пеньки зубов.
— Ща тя трахнут. А после смены я тя трахну. Поняла, терт?
Раздался выстрел, в просторном холле прозвучавший как раскат грома. Половину черепа гоблину как ветром сдуло. Сестра отпрыгнула, едва не испачкавшись в серо-красном месиве. Кто-то испуганно вскрикнул.
— Спокойнее! Волноваться не о чем, — послышался повелительный голос, говоривший на безупречном эльфийском, и на сцене появилось новое действующее лицо.
К нам шёл мужчина-эльф, одетый в чёрный военный мундир, на котором ярко выделялись серебряные пуговицы. На сгибе левого локтя он нёс фуражку. На её тулье расправила крылья сова, а ниже, на околыше, скалился череп.
В правой руке эльф держал пистолет, который на ходу убирал в кобуру.
— Прошу извинить за накладку. Ваш облик смутил секта, и он допустил вольности в ваш адрес, — Эльф обезоруживающе улыбнулся. В глубине голубых глаз блеснула смешинка, — Надеюсь, его невежество не повлияет на первое впечатление. Давайте начнём с самого начала. От лица Триумвирата и составляющих его Домов я, Ардовен эт’Иильубер, приветствую вас в вольном городе Манхэттене, Атананиэль и Лютиэна эт'Мениуа.
И он артистично взмахнул фуражкой. Левый рукав его мундира обвивала тёмно-зелёная повязка, на которой виднелся тот же символ, что на стене — белоснежное древо, собранное из ромбов.
Глава 5
— На мой взгляд, черепной символизм — это всё-таки перебор, — заметил я, отступив от стойки. У неё начинала собираться лужа крови и мозгов.
— Если разумный не внемлет гласу мудрости, — сказал Ардовен, мягко постучав по сове на фуражке, — тогда он заслуживает смерти, чтобы не портить жизнь остальным. Особенно если остальные — это праймы. Простая логика, не правда ли?
Череп молча скалился, соглашаясь с доводами. На его месте я бы так не спешил. Многие империи посыпались из-за того, что выбирали своей символикой понятия, слишком близкие к тому, что тогда считалось злым. Это позволяло объединяться не против абстрактного врага, но против пособника Абсолютного Зла. Священные походы всегда собирали уйму народу.
Хотя бы потому, что каждый, кто шёл в священный поход, знал, что его не будут останавливать, если он переусердствует с насаждением добра. И с грабежом, разумеется.
Ведь злодеи не заслуживали пощады.
Как ни крути, а я знал мало цивилизаций, где изображения костей считались чем-то хорошим. Конечно, существовали общества, где совершенно нормальным считалось выкопать труп своего почившего родственника, чтобы отметить с ним праздник. Однако это всё же исключения из правила.